Напряженно прошла ночь и у нас в полку.
Перед самым рассветом я поднялся со своего топчана. В землянке было темно. Закуривая, я при свете спички оглядел ребят. Все они лежали не раздеваясь. Увидев, что я встал, поднялся и Дунаев, попросил бросить ему спички.
Как всегда чуткий, Меншутин тотчас же проснулся и поднял голову.
– Что, уже?
– Спи, спи,- успокоил его Дунаев.
– Вот хорошо-то!- блаженно проговорил молодой летчик, укладываясь поудобней. Дунаев, поднявшись, набросил ему на босые ноги свалившуюся куртку.
– А ты чего не спишь?- спросил Дунаев, заметив в темноте блеснувшие глаза Корниенко.
– Уснешь с вами,- ворчливо проговорил тот, переваливаясь на другой бок.- Чего вас подняло ни свет ни заря?
– Все царство небесное проспишь!- с ласковым упреком заметил Дунаев, хотя по голосу товарища можно было без ошибки определить, что не спалось сегодня и тому.
– Пошли,- шепнул мне Дунаев, направляясь к светлевшему проему двери.
После землянки на воздухе нам показалось свежо. Выпала обильная роса. Дунаев, нагнувшись, рукой провел по траве – рука стала мокрой.
– Ясный будет денек,- хрипло проговорил он, сильно затягиваясь папиросой.
– Надо бы хоть вздремнуть часок,- сказал я, чувствуя, как тяжела голова и режет усталые глаза.
Николай Дунаев, ожесточенно затягиваясь потрескивавшей папиросой, смотрел в темноту и молчал.
– Надо бы,- вздохнул он, отбрасывая далеко в сторону светлячок окурка.- Да когда теперь?
На аэродроме в полной темноте уже угадывалось большое оживление. Изредка с той стороны, где базировались штурмовики, долетали приглушенные звуки. Там давно все на ногах. Штурмовикам сегодня предстоит много работы. А если штурмовикам, то и нам не знать покоя.
Незаметно стали вырисовываться деревья, скаты землянок, а вдалеке, еще не совсем ясно,- расчехленные самолеты. Светало быстро.
– Подъем!- сдержанно произнес Дунаев, вернувшись в землянку. Сказано было не громко, но привычный сигнал дошел до сознания каждого спящего. На фронте даже самый беспробудный засоня спит настолько чутко, что достаточно одной команды – и человек на ногах. Хотя, как замечалось, к посторонним звукам спящий солдат невосприимчив. Какой-то центр его сознания постоянно настроен лишь на командирскую команду. Иному можно выстрелить над ухом, и он не проснется, а достаточно ровным голосом произнести одно слово, и сна как не бывало.
Первым поднялся Корниенко. Он так и не уснул.
В сумерках занимающегося дня летчики с привычной сноровкой готовились к предстоящим полетам.
Еще не совсем развиднело, а на взлет уже пошли штурмовики. Загруженные до предела, машины тяжело разгонялись и там, в конце поля, с трудом отрывались от земли. Мы ждали своей очереди. Из кабины самолета я наблюдал за взлетом штурмовиков. На плоскостях, на фюзеляжах этих неутомимых воздушных работяг уже играли первые отблески утренней зари. На одной из машин я разглядел знакомый номер. Это пошел мой друг и земляк Талгат Бегельдинов. Сегодня Талгат повел звено.
Советским войскам предстояло сделать бросок, чтобы расширить плацдармы, дать простор для прибывающих подкреплений. Штурмовики направлялись на привычное дело: утюжить немецкие позиции.
У каждого командира штурмовиков есть свой почерк, свой стиль. Много раз наблюдая их в работе, я научился узнавать старых знакомых. Вот, например, сразу видно эскадрилью Степана Пошивальникова. Машины для штурмовки у него разворачиваются своеобразным веером. А вот Шубин, тот любит построение клиньями. Все продумано и отработано у каждого десятки раз. В своей манере работает и группа Драченко.
В бледном свете занимающегося дня штурмовики принялись долбить немецкие укрепления. В воздух полетела земля, обломки. Стала огрызаться зенитная артиллерия, но ребята Пошивальникова не обращают на огонь никакого внимания.
Немецких истребителей пока нет, и мы сидим без работы. С земли, я знаю, ведется непрерывное наблюдение. Командир корпуса штурмовиков генерал Рязанов находится сейчас на передовой. Мне слышно, как измученный бессонными ночами генерал хриплым голосом отдает команды по радио.
– Степа,- басит в наушниках генеральский голос,- Степа, еще один заход.
– Есть!- сдержанно отвечает Пошивальников и снова разворачивает свою эскадрилью.
Штурмовики проносятся низко над немецкими позициями, стреляя из пушек и пулеметов. Это уже их третий заход, у них больше не осталось ни бомб, ни снарядов. Израсходовав весь боезапас, штурмовики засобирались в обратный путь, но тут в наушниках снова послышался умоляющий голос генерала Рязанова:
– Степа, еще один заход. Последний. Хотя бы один еще, пусть холостой! Сейчас наши в наступление поднимутся.
Было слышно, как выругался Пошивальников. Но штурмовики, перестроившись, снова стали заходить на атаку.
Не думаю, чтобы генерал не слышал ругани Пошивальникова: связь в бою прямая. Но в такие минуты прощается многое. Скорее всего, генерал просто пропустил мимо ушей. К тому же у лихого Степы очень велик авторитет. Скупой на слова, неторопливый, Степан Пошивальников считается одним из самых боевых летчиков в штурмовом корпусе. На счету штурмовика десятки вылетов на самые опасные задания.
Расчет генерала Рязанова, когда он просил штурмовиков повторить заход, был ясен. Фашисты пуще огня боятся штурмовиков. Немецкая пехота, едва завидя наших «горбатых», в ужасе забивается в землю и не решается поднять головы. А тут штурмовики только что сделали три свирепых захода и продолжают висеть над самыми головами. Откуда было врагам знать, что у них вышел весь боезапас? Поэтому генерал Рязанов правильно решил сыграть на страхе забившихся в норы гитлеровцев. Пока штурмовики в воздухе, пока они над позициями, ни один немец не рискнет высунуть из своего укрытия носа. А это как раз на руку нашей пехоте, поднявшейся на штурм немецких укреплений.
Штурмовики великолепно выполнили свою задачу. Талгат Бегельдинов потом рассказывал, что услышав просьбу генерала, летчики спустились до самого предела, чуть не задевая землю.
Грозно ревя моторами, эскадрилья Пошивальникова снова пронеслась над затихшими окопами, а в это время наша пехота шла в атаку. Множество крохотных фигурок бегут по изрытой снарядами и бомбами земле. Немецкие позиции молчали. Штурмовики зашли еще раз. Фигурки советских бойцов достигли первой линии вражеских окопов.
За воздушные бои над станцией Знаменка, крупным опорным пунктом вражеской обороны, нашей истребительной дивизии было присвоено наименование Знаменской.
В этих боях я стал свидетелем отваги бомбардировщиков «петляковых» и, в частности, их командира генерала И. С. Полбина.
