Вот показательная история, которую весьма ярко описал И. Л. Анроников и которая неожиданно четко высвечивает наиболее важную и наиболее часто замалчиваемую или просто игнорируемую биографами и исследователями как незначительную деталь событий, приведших к гибели поэта. «В одиннадцать часов вечера (16 ноября 1836 г. — В. Е.)… Карамзины едут на раут к австрийскому посланнику Фикельмону. По случаю смерти низложенного Июльской революцией французского короля Карла X объявлен придворный траур, и все 400 человек, приглашенные в австрийское посольство, в черном. Одна Е. Н. Гончарова выделяется среди остальных гостей белым платьем, в котором она явилась по праву невесты. С нею любезничает Дантес.
Пушкин приехал один, без жены, запретил Екатерине Николаевне разговаривать с Дантесом, сказал ему самому несколько более чем резких слов».
Можно только представить, как великовозрастная фрейлина в белом платье покорно выслушивает строгие указания свояка (Екатерина была выше сестры, то есть где-то под 185 сантиметров при росте Пушкина 160 сантиметров, так что поэт вынужден был распекать девицу, запрокинув голову), а затем лебяжьим шагом и скромно потупив взор робко проплывает в другой конец зала, дабы не общаться со скверным Дантесом… При этом Екатерина Николаевна находится на четвертом месяце беременности от того самого Дантеса! Правда, знают об этом только любовный треугольник, барон Геккерен, тетка Загряжская, Жуковский… да недавно посвятили в тайну Пушкина.
Правда, гораздо раньше обо всем узнал Николай I.
8
Назовите живущую под общей крышей нормальную семью, в которой беременность одной из ее женщин не стала бы центральной проблемой семейной жизни. Бесспорно, поскольку судьба плода, который носила в своем чреве Екатерина Николаевна, скрыта за семью печатями — то ли случился выкидыш, то ли ребенок родился преждевременно и мертвым, ведь скрывавшая беременность мать сильно перетягивала живот (если эта трагедия произошла, то не позднее декабря 1836 г.), то ли верна гипотеза, выдвинутая еще Л. П. Гроссманом (1888–1965), о преждевременном рождении живого ребенка у Екатерины Гончаровой — Дантеса[148], — как бы там ни было, те исследователи, кто признает факт беременности незамужней старшей сестры Натальи Николаевны, предпочитают рассматривать данное событие как нечто второстепенное и побочное. Однако именно эта беременность вынуждает объективного исследователя увидеть все происходившее вокруг поэта в последние месяцы его жизни в несколько ином свете. Прежде всего мы будем должны признать, что рядом с Александром Сергеевичем в его же доме бурлила вторая, параллельная с миром самого Пушкина, преисполненная страстей и грез, но при этом мелочная жизнь, которая для сестер Гончаровых была гораздо важнее, чем покой и заботы великого гения, и которая неожиданно для всех, вопреки всеобщей воле, ворвалась в судьбу Александра Сергеевича и сурово пресекла ее. Жизнь эта не оставила письменных свидетельств, была неведома так называемому «свету» (обычно под светом в данном случае понимают почему-то три салона, прежде всего салон Нессельроде, и круг друзей семьи Карамзиных, а не весь императорский двор с венценосцем вкупе), и о ее течении мы можем делать только предположения и косвенные выводы.
Схематично ситуацию можно представить примерно так. Старшая из сестер, Екатерина Николаевна, беззаветно и на всю жизнь влюбилась в Дантеса и целиком посвятила себя ему. Будучи девицей решительной (да и на примере матушки весьма вольно понимающей христианскую мораль), где-то с июля 1836 г. она стала сожительствовать со своим избранником во грехе, забеременела от него, и это определило характер ее поведения в дальнейшем. Средняя из сестер не менее беззаветно и на всю жизнь влюбилась в Александра Сергеевича Пушкина. Будучи девицей не менее решительной и не менее вольно относящейся к христианской морали, чем старшая сестра, примерно с мая 1836 г. она стала любовницей поэта и замещала ему супругу на время родов и ее болезни (об этом имеются весьма доказательные свидетельства современников, и, скорее всего, именно по этой причине у Натальи Николаевны пропала охота ревновать мужа к сторонним дамочкам). Младшая из сестер — Наталья Николаевна — как самая недалекая из троицы, не менее вольно относящаяся к христианской морали, чем сестры, но и самая красивая внешне, находилась в перманентном поиске: она и мужа вроде любила, и в Дантеса она влюбилась, да и с Николаем I была не прочь пококетничать… Впрочем, более всего дамочке нравилась игра в любовь на грани дозволенного!..
События, возможно, развивались следующим образом. Выйдя замуж, Наталья Николаевна почувствовала свое значительное нравственное превосходство над старшими сестрами и со временем взяла на себя роль их благодетельницы. В литературе мы то и дело встречаем рассуждения о том, как жена «умолила» Александра Сергеевича принять бедняжек в их доме. На деле поэт, скорее всего, был поставлен перед фактом неизбежного переезда к ним сестер Гончаровых и вынужден был проглотить эту «пилюлю».
Встреча Натальи Николаевны и Екатерины Николаевны с Дантесом и зарождение любовного треугольника усилили старания супруги Пушкина по устройству счастья старших сестер. Вряд ли можно сомневаться в том, что Екатерина одной из первых открылась в своей страсти к французу младшей сестре, ведь Наталья с нею не конкурировала и никаких особых чувств к Дантесу поначалу не испытывала. Если бы дело обстояло иначе, если бы Екатерина не открылась сестрам, то полностью разрушается психологический образ девиц Гончаровых, каковыми мы их знаем из воспоминаний современников, и становятся непонятными причины таких настойчивых хлопот Натальи Николаевны о сестрах.
При такой постановке вопроса поведение Натальи Николаевны получает совершенно иную, отличную от всевозможных трактовок окраску. Флирт с французом, игра с ним на грани дозволенного светскими приличиями первой половины XIX в. оказываются частью интриги, затеянной недалекой дамочкой, возомнившей себя светской львицей, с единственной целью — женить бравого гвардейца на влюбленной в него сестре. Чувства самого Дантеса в расчет не принимались — Наталья была замужем, а Екатерина недурна собой, со временем, глядишь, и полюбит.
Историю от некоторых любителей экстравагантных сюжетов о том, как Дантес якобы подчинил себе Наталью Пушкину чуть ли не посредством гипноза[149], можно отнести к категории комических нелепиц, основанных на притянутых за уши, выдранных с мясом из контекста кусках информации.
С Александром Сергеевичем никто считаться тоже не собирался — жена полагала себя тонким дипломатом. Если верить записям все той же Д. Ф. Фикельмон, то Наталья Николаевна мало что скрывала от поэта: «…она давала ему (Пушкину. — В. Е.) во всем отчет и пересказывала слова Дантеса — большая, ужасная неосторожность!»
