— Да здравствует наш согражданин Назым Хикметович Хикметов!
Когда после этого мы с ним расцеловались, щеки его были мокры от слез…
Таким вот и стоит он передо мною, когда я оказываюсь возле гранитной глыбы, на которой высечен контур высокого, устремленного вперед человека, идущего навстречу шквальному ветру. Таким мы видели и знали его. Таким он и был до последней минуты — деятельным, кипучим, с сердцем, открытым для дружбы и добра. Он и умер, как жил. Утром его нашли в прихожей со свежей газетой в руках. Газета была открыта на странице, где рассказывалось о новой зверской бомбардировке Ханоя и Хайфона.
Кукрыниксы
Передо мной альбом репродукций. Обычный, казалось бы, художественный альбом. И в то же время он необычен, может быть даже единственен в своем роде. И прежде всего потому, что рисунки и картины, воспроизведенные в нем, вышли не из-под пера или кисти, а из-под трех перьев и трех кистей.
Вот уже более сорока лет три руки создают в этом своем коллективном движении острейшие карикатуры, остроумнейшие шаржи, проникновенные иллюстрации, помогающие постичь глубину образов Салтыкова-Щедрина, Чехова, Горького и, наконец, монументальные станковые полотна, запечатлевающие героические страницы нашей советской истории.
Когда-то на одном из дружеских вечеров в Центральном Доме работников искусств был проведен шутливый конкурс на самую заковыристую фамилию. Призом был объявлен огромный уникальный арбуз. От соревнователей, среди которых были видные наши актеры, поступили конверты с множеством фамилий, одна другой причудливее. Была, помнится, среди них, так сказать, духовная фамилия — Поморюякопосухуходященский. Арбуз-гигант получил знаменитый актер МХАТа, назвавший фамилию Кукрыниксы. Она оказалась самой причудливой, самой необычной и в то же время самой емкой, многозначительной, ибо под этой фамилией уже более сорока лет дружно живут, не ссорясь между собой, и не просто живут, а бурно, талантливо, необыкновенно продуктивно работают три художника:
М. В. Куприянов
П. Н. Крылов
Н. А. Соколов
Когда-то, еще в студенческие годы, в знаменитом ВХУТЕМАСе они коллективно нарисовали в стенной газете удачную карикатуру. Работали вместе. Карикатура нравилась всем троим, и встал вопрос: как ее подписать? И вот каждый пожертвовал для этой подписи начальный слог своей фамилии. Так родилось творческое содружество Кукрыниксов, известное теперь всему культурному миру. Сейчас оно вошло, вросло в наш быт, новый лексикон. Ну кто же из нас не слыхал: «Это достойно карандаша Кукрыниксов», или «Кукрыниксов на тебя нет», или, что совсем часто: «Это, знаете ли, совсем кукрыниксовский персонаж».
Творческий диапазон этой удивительной троицы необыкновенно широк. Их творчество столь многообразно, что трудно даже установить, в чем Кукрыниксы больше преуспели: в острейших ли карикатурах, которые они, как стрелы, посылают через «Правду» во всех врагов нашей страны и нашей идеологии, в сатирических ли картинах, в исторических полотнах или в шаржах дружеских и недружеских. А может быть, в иллюстрациях к книгам классиков, образы которых они всегда умеют осмыслить как-то по-новому, по-своему, по-кукрыниксовски, или в красочных плакатах, всегда лаконичных, немногословных, броских.
Но что роднит их искусство во всех жанрах — это злободневность, целеустремленность и партийность в лучшем смысле этого слова.
И при всем том, что при многолетней совместной работе, не знающей себе, вероятно, примеров в истории искусства, — каждый участник этого дружного триумвирата продолжает оставаться самим собой, не теряет свою творческую манеру и в своих индивидуальных работах, которые они демонстрируют очень редко, каждый из них — своеобразный мастер, совсем не похожий на двух других.
Так как же сложилась эта великолепная тройка? Как можно работать втроем? Как совместить на бумаге, на картоне или на полотне столь различные индивидуальности? Тем, кто их не знает, может показаться странным, как это трое художников одновременно работают над одной и той же вещью.
Для меня этот их секрет раскрылся в дни Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками. Я, разумеется, знал работы Кукрыниксов. В дни войны их графические сатиры разили врага столь же сокрушительно, как, скажем, статьи и памфлеты Ильи Эренбурга. Да и кто их не знал?! Но увидел я Кукрыниксов впервые именно в Нюрнберге, в зале заседаний Международного военного трибунала. Увидел издали.
За несколько секунд до того, как стукнул по столу судейский молоток, возвещая начало заседания, в зал вошли трое. Впереди, чуть семеня, маленький, лысоватый человек, за ним — человек повыше, голубоглазый, с есенинской кудрявой головой, а сзади неторопливо шагал на длинных ногах высокий мужчина, шагал очень прямо, как-то по-верблюжьи неся свою голову. У всех трех под мышкой были одинаковые папки. Но у того, что семенил впереди, папка казалась огромной, а у того, что вышагивал сзади, — маленькой. Вошли, сели в первом ряду и, обменявшись улыбками с соседями, одновременно раскрыли свои папки.
— Кто это? — спросил я.
— Как, вы не знаете? — поразился мой сосед по креслу. — Это же Кукрыниксы!
Честно говоря, это были, пожалуй, самые серьезные, самые работящие персонажи в том шумном и пестром конгломерате, что заполнял ложу прессы. Неустанно работали карандаши, резинки, бритвенные лезвия. Иногда кто-либо из художников наклонялся к папкам соседа, они о чем-то советовались, о чем-то спорили и вновь углублялись в дело. А потом, когда был объявлен перерыв, так же гуськом пошли к выходу. Только теперь двигались в обратном порядке: впереди высокий М. В. Куприянов, потом — белокурый, с есенинским чубом Н. А. Соколов, а в завершении шествия семенил П. Н. Крылов, папка которого казалась огромной.
И хотя картины этого бесконечного суда, с точки зрения художников, оставались почти неизменными, хотя, что там греха таить, многие из нас предпочитали уже проводить время в кулуарах или в баре, Кукрыниксы не расставались со своими карандашами. Даже во время заседания, на котором советское обвинение демонстрировало хроникальный фильм нацистских зверств и которое, естественно, проходило в темноте, Кукрыниксы не закрывали папок. Работали, зарисовывали лица преступников, высвеченные в темноте нижним светом.
Тогда мы этого не понимали: зачем? Теперь, четверть века спустя, увидев их большое и очень сильное полотно «Свидетели обвинения», я все понял. Именно в те минуты сумели они схватить и запечатлеть эту сцену с такой поразительной силой. Именно так выглядели подсвеченные снизу лица преступников, когда на экране появлялись тени давно умерщвленных ими людей.
