Задумывался ли обо всем этом Сулла? Вряд ли. Последствия войны скажутся намного позднее, а сейчас он радовался своим победам и славе и собирался пожинать их плоды. Впереди его ждал консулат.
89 год подходил к концу. Вместе с ним близилась к завершению и Союзническая война. В ноябре перед армией Помпея Страбона капитулировал после почти годичной осады Аскул, и сенат очень надеялся на добычу, захваченную в городе. Победоносному военачальнику был дарован триумф — единственный за всю Союзническую войну. 25 декабря состоялось его празднование. Одна из пленниц, шедших перед колесницей победоносного полководца, несла на руках младенца. Никому и в голову прийти не могло, что этот ребенок, Публий Вентидий Басе, впоследствии будет ревностно служить Цезарю и достигнет «степеней известных», став плебейским трибуном, затем претором и, наконец, консулом, войдя в состав коллегии понтификов. Он прославит свое имя тем, что в 38 году нанесет сокрушительное поражение парфянам в битве при Гиндаре и будет удостоен триумфа, хотя таковой ему и не полагался — Вентидий был тогда не самостоятельным командующим, а подчинялся Марку Антонию. Правда, недоброжелатели не забыли о том, что в свое время победитель парфян брал подряд на поставку мулов и экипажей, и писали на стенах стишки следующего содержания:
Сбегайтесь, все авгуры и гаруспики!
Случилось ныне чудо небывалое:
Ведь мулов прежде чистивший стал консулом.[743]
Но вернемся в декабрь 89 года, когда Помпеи Страбон купался в лучах славы. Несмотря на оказанную ему честь, он тотчас дал понять, как мало интересуют его нужды сограждан. Величие триумфа, как считалось, зависело во многом от того, какую сумму внес триумфатор в казну.[744] Сенат очень надеялся на пополнение бюджета за счет аскуланской добычи — Орозий писал, что отцам города не хватало денег для хлебных раздач и пришлось продавать общественные участки вокруг Капитолия (V. 19. 26–27). Подобный финансовый кризис не разражался в Риме уже больше ста лет, со времен Второй Пунической войны.[745] Однако Помпея Страбона мало беспокоили трудности казны. По закону полководец не был обязан отдавать добычу или доходы от ее продажи в казну, и он воспользовался этим правом, предоставив сенату самостоятельно разбираться с финансовыми проблемами. Не приходится удивляться, что Помпеи Страбон снискал себе репутацию эгоиста и корыстолюбца {Плутарх. Помпеи. 1.4; Граний Лициниан. 23F). Но не приходится удивляться и его поступку — ему надо было «подкармливать» свое войско, чтобы сделать его, если понадобится, орудием в борьбе за власть.
Повидимому, тогда же, в самом конце декабря, произошли события, которые можно считать своего рода прологом гражданской войны, уже стоявшей у ворот. В пределы римской провинции Азия вторгся понтийский царь Митридат VI Евпатор. Это был отнюдь не столь грозный противник, какими были кимвры, тевтоны или восставшие италийские союзники. Но в Азии вели дела многие деловые люди Рима, с которыми были тесно связаны весьма влиятельные сенаторы. Доходы от богатейшей провинции Республики стали поступать в казну Понта, а не в эрарий, что подстегнуло финансовый кризис. Проценты по долгам подскочили. Ростовщики требовали скорейшей уплаты долгов. Должники же, естественно, тянули, ссылаясь на внешние и внутренние неурядицы, а некоторые даже вспомнили о Генуциевом законе 342 года, воспрещавшем давать деньги в рост,[746] и стали на его основании грозить не в меру ретивым финансистам судом. Городской претор Авл Семпроний Азеллион предложил кредиторам и должникам решить вопрос в судебном порядке. Однако закон Генуция никто формально не отменял (его просто не соблюдали), и у ростовщиков могли возникнуть серьезные трудности, поскольку тяжбы пришлось бы вести не с безвестными людишками, а с весьма почтенными персонами, которые в соответствии со своим положением и задолжали больше других.
Поэтому ростовщики предпочли более короткий путь: когда претор совершал жертвоприношение у храма Диоскуров, в него полетели камни — как говорили, по наущению плебейского трибуна Луция Кассия. Опасаясь худшего, Азеллион бросился бежать и пытался спрятаться в ближайшей таверне, но был убит. Попытки найти виновных ни к чему не привели, несмотря на то, что преступление совершилось не во мраке ночи, а средь бела дня в присутствии множества людей {Аппиан. ГВ. I. 54; Ливии. Эпитома 74; Валерий Максим. IX. 7. 4).[747]
Таковы были некоторые последствия начавшейся Митридатовой войны. Существованию Рима действия царя не угрожали, а вот по кошелькам многих его граждан ударили очень чувствительно. Соответственно возрастала ценность победы в этой войне. Кроме того, успех в ней представлялся не столь уж трудным делом — силы Митридата явно уступали силам Рима, и он решился на выступление только потому, что его толкнула на это провокационная политика римских послов, а также Союзническая война, отвлекшая на себя основные ресурсы римлян. Победа над понтийским царем, таким образом, сулила славу, добычу и значительный рост политического влияния тому, кто ее одержит. Войну, учитывая ее значение, должны были поручить, разумеется, одному из консулов, а потому нетрудно представить, сколько появилось желающих добиться победы на консульских выборах.
Источники называют следующих кандидатов: консул заканчивавшегося года Гней Помпеи Страбон; его дальний родственник Квинт Помпеи Руф; снискавший себе славу на полях Союзнической войны Луций Корнелий Сулла; победитель Югурты и кимвров Гай Марий; наконец, известный оратор Гай Юлий Цезарь Страбон Вописк. Плюсы и минусы положения каждого из них были таковы. В отношении Помпея Страбона сразу следует оговориться: он считается кандидатом в конце 89 года[748] на основании сообщения Веллея Патеркула о его обманутой надежде продлить консульство (frustratus spe continuandi consulatus), то есть получить его и на следующий год. Однако если бы Помпеи Страбон вынашивал такие планы, то не стал бы удерживать при себе аскуланскую добычу — ясно, что такая жадность лишала его всякой надежды на популярность и, разумеется, шансов на победу во время выборов. Но известно, что Помпеи добивался консулата на 86 год, и Беллей мог просто проявить неточность, употребив слово «продление» — со времени первого его консульства прошло уже два года. Недоразумением являются и сведения о борьбе за консулат на 88 год Гая Мария, но об этом ниже.
Сложности возникли в связи с кандидатурой Гая Юлия Цезаря Страбона Вописка — повидимому, того самого, который в свое время без обиняков заявил Сулле, что тот купил свою преторскую должность. Он не снискал себе лавров на полях сражений, но был известен как прекрасный оратор. По словам Цицерона, Цезарь Страбон «превзошел всех своих предшественников и современников жизнерадостностью и тонким остроумием; правда, его красноречию явно недоставало силы, зато никогда и никто не обладал в большей степени юмором, прелестью и очарованием» (Брут. 177).
