самому еще перед выступлением Серго надо было взять бразды правления в свои руки и напомнить всем о партийной дисциплине, которую нарушил Киров. А это непозволительно ни рядовому партийцу, ни секретарю ЦК.
«Учись Коба, мотай на ус, — усмехнулся он. — А то ведь и замечать твое присутствие перестанут. А потом и вышвырнут за ненадобностью, как измочаленные портки. Да, оплошал ты сегодня, крепко оплошал…»
20
Кабанью ногу решили зажаривать на вертеле в Зубалове. Выехав за город, помчались по пустынному шоссе кавалькадой машин на огромной скорости. По обеим сторонам дороги потянулся сосновый лес, напоминавший Кирову окрестности Ленинграда. Стоял уже конец мая, было тепло, но Коба никогда не разрешал открывать окна в машине, боясь не столько сквозняков, сколько шальной пули. Киров ехал в сталинском лимузине, любуясь яркой весенней зеленью, разгулявшейся по обочинам дороги и лесным опушкам. Неожиданно ворвалась крохотная полянка желтых одуванчиков, и Киров даже зажмурил глаза: так ослепительно они горели в зеленой траве.
— Я тебе уже говорил, чтоб не было этих желтяков! — недовольно проворчал Коба, обращаясь к Паукеру, сидевшему впереди, рядом с шофером.
— Два дня не проезжал, Иосиф Виссарионович, а Крутов мышей не ловит! — стал оправдываться Паукер.
— Зачем тогда он нужен, если не умеет мышей ловить, — усмехнулся Сталин.
— Завтра так накручу, что штаны менять придется! — пообещал Паукер, и Коба усмехнулся: ему нравились шутки Карла.
— Не люблю желтый цвет, цвет измены, — проговорил Сталин. — Мало у нас цветов, что ли, в природе?
Киров не ответил. Ему нравились одуванчики. Мильда рассказывала, что ее отец в свое время делал из одуванчиков вкусное вино. Но он промолчал, не желая вступать с Кобой в спор по этому глупому поводу, а стал снова смотреть в окно. Коба, заметив этот пристальный взгляд, усмехнулся.
— Тебе только кажется, что никого вокруг нет, — загадочно проговорил он, — а через каждые пятнадцать метров по обе стороны шоссе расположены охранные посты, замаскированные под обыкновенный кустарник. После нас блоха не проскочит! Все этот черт Паукер придумал!
Сталин не без гордости улыбнулся.
— Служим товарищу Сталину! — весело отозвался Паукер. — Вот, Сергей Миронович, промелькнул ряд кустов. Заметили там кого-нибудь? — спросил он.
— Нет, — растерянно отозвался Киров.
— Смотрите дальше! — приказал Паукер. — Если хоть одного человека в военной форме заметите, завтра же командира уволю!
Киров стал вглядываться в приближающуюся группу ветвистых, поднимающихся в человеческий рост кустарников с плотными широкими листьями. Они располагались настолько живо и естественно, так легко вписывались в общий пейзаж, что трудно было заподозрить за ними скрытый охранный пост. Киров даже восхитился таким хитроумием. Он вгляделся в кустарники, и ему показалось, что в крохотном лиственном просвете мелькнул синий околыш фуражки.
— Заметили? — азартно спросил Паукер.
— Да вроде нет, — соврал Киров, не желая подводить ни в чем не повинных охранников, вынужденных сутками торчать здесь в любую погоду.
— А я увидел! — помолчав, сказал Коба.
— Значит, накажем и уволим кого следует! Так, это, по-моему, был сорок пятый пост! — вытащив блокнот, записал Паукер. — Им, товарищ Сталин, время от времени надо вставлять клизму! — заметил философски Паукер.
— Даже если они и не заслужили, — засмеявшись, добавил Сталин.
Киров знал Паукера с 1925 года, когда тот только начал работать в сталинской охране. Он тогда еще говорил с легким акцентом, рубленными, на немецкий лад, фразами. Теперь же в его речи появилась плавная грузинская мелодика, полностью повторяющая сталинские интонации.
В 1927 году китайский правитель Чан Кайши провел в стране массовые аресты коммунистов и даже устроил обыск в советском посольстве. Сталин был так этим взбешен, что приказал Паукеру за одну ночь арестовать в Москве всех китайцев, не трогая лишь посольский персонал. Паукер добросовестно выполнил это приказание, но перестарался в ревностном исполнении приказа, свезя в тюрьму и китайцев, работающих в Коминтерне, а с ними заодно и студентов Коммунистического университета, специально организованного для трудящихся Востока. Из Коминтерна пожаловались Сталину. Он вызвал Паукера, спросил: арестовывал ли он коминтерновцев?
— Вы же сказали всех, Иосиф Виссарионович, кроме посольских, я всех и…
Договорить он не успел. Сталин с размаху врезал ему кулаком по физиономии. Паукер упал.
— Отпусти коминтерновцев немедленно, дурак! — заорал Коба.
Паукер исполнил приказ и боялся показываться Хозяину на глаза, ожидая, что и его отправят следом за китайцами. Он просидел до полуночи в своем кабинете на Лубянке, когда раздался звонок из Кремля. Паукер слабеющей рукой поднял трубку. Звонил Сталин.
— Какого черта ты не едешь? Я долго буду тебя ждать? — недовольно проговорил Сталин, и Паукер помчался в Кремль.
Войдя в сталинский кабинет, Карл остановился у порога и виновато опустил голову.
— Подойди поближе, — приказал Сталин.
Паукер, предчувствуя, что будут снова бить, подошел поближе.
— Держи! — сказал Сталин и протянул Паукеру коробочку. Начальник охраны дрожащей рукой открыл ее. В ней на красной сафьяновой подушечке лежал орден Красного Знамени. Сталин протянул ему и указ ВЦИКа, в котором говорилось, что Паукер награждается орденом «за образцовое выполнение важного задания».
— Он ему как отец родной, — пересказывая эту историю, восхищенно рассмеялся Ворошилов. — Сам побьет, сам и приголубит. На Руси всегда так велось.
Прибыв на дачу, Паукер сразу же взял на себя всю подготовку ужина, успевая поучать своих охранников, зажаривающих кабанью ногу на вертеле, как добиться золотистой хрустящей корочки на мясной тушке.
— Я вижу, он у тебя на все руки мастер! — слушая толковые распорядительные команды начальника сталинской охраны, усмехнулся Киров.
— Что ты! А артист какой! Подожди, еще увидишь! — отозвался Коба.
Киров любил бывать в Зубалове. Когда была еще жива Надя, на даче всегда было весело, уютно, и прислуга встречала его радостными улыбками. Теперь все хмурятся при встрече, зато улыбается тот, кого сюда Надя не впускала, Карл Паукер. Он отдает команды, подгоняет и верховодит.
Киров решил прогуляться по дорожкам парка, которые когда-то он помогал прокладывать и расчищать Кобе. Пройдя метров десять, Киров оглянулся. За ним на почтительном расстоянии следовали два паукеровских охранника.
«Вот и весна уже пролетела, — подумал Киров, — а давно ли с Мильдой
