Макаров вообще был человеком очень организованным, умевшим ценить время. Учил он этому и других. Рабочий день на «Ермаке» обычно проходил так: после утреннего чая все расходились по своим местам и принимались за работу. Ровно в полдень колокол возвещал о сборе к обеду. После обеда полагался короткий отдых. Степан Осипович уходил к себе писать дневник. В 3 часа, выпив по стакану чая, каждый снова возвращался к своим обязанностям. Окончив работы в семь часов вечера, все собирались в кают-компанию поделиться впечатлениями дня. Около восьми часов ужинали. После ужина Макаров обыкновенно задерживался в кают-компании. Нередко его просили что-нибудь рассказать. Он охотно соглашался. Рассказывал он увлекательно и ярко, но был исключительно скромен. Даже говоря о случаях из своей жизни, он умел как-то не выдвигать себя на первый план. Около одиннадцати часов вечера все уходили в каюты, чтобы с рассветом вновь приняться за работу. Так текла жизнь на ледоколе в спокойные, нештормовые дни.
Между тем «Ермак», разрушая многолетние мощные торосы, шел дальше на север. Все, что хоть сколько-нибудь заслуживало внимания, тщательно отмечалось Макаровым в дневнике. Вот, например, запись от 28 июля: «Утром поймали акулу, что очень меня удивило. В таких широтах, в воде, температура которой ниже 0, я никак не ожидал встретить этого, по преимуществу, тропического хищника. На завтрак подали блюдо из акулы, которое было очень вкусно, так же были вкусны и пирожки из нее. Много портило дело сознание, что это мясо акулы. Удивительная живучесть! Акула шевелилась, когда из нее были удалены все внутренности и содрана шкура».
Время от времени, когда «Ермак» вклинивался в торосистое поле и начиналась его борьба со льдом, Макаров приказывал лейтенанту Шульцу, заведующему киносъемкой, принести аппарат. Начиналась съемка. «Кинематограф должен составлять принадлежность каждой ученой экспедиции, — говорил Макаров, — он дает не только эффектную картину, но и материал для научного изучения движения ледокола во льду»140.
В дневнике Макарова есть запись о какой-то неведомой, не обозначенной ни на одной карте, земле, которую якобы видели с «Ермака» на широте 71 o . «Общая радость при виде этой земли, — замечает Макаров, — была несказанная. Подойти к земле было невозможно, и спустя некоторое время возник даже вопрос: „Действительно видели ли мы землю?“
Думаю, что да, но поручиться за это невозможно».
Иногда «Ермак» делал остановку — «станцию». Члены экспедиции выходили на лед погулять, поохотиться, произвести различные наблюдения.
В дневнике Макарова много записей о медведях, которые часто встречались на пути «Ермака». Из этих записей видно его гуманное отношение к животным. Ему отвратительно убийство ради убийства, он удерживал ретивых стрелков от кровавых «упражнений». Как-то за обедом Макаров отчитал одного из любителей медвежьей охоты за то, что тот стрелял в убегавшего от него медведя.
— Стыдно-с, очень даже стыдно-с! — говорил он смущенному «победителю», — зверь от вас убегает, а вы посылаете ему вдогонку предательскую пулю… Это-с не охота, а убийство… Мы ведь люди науки, и нам напрасная смерть медведя никакой пользы не принесет. Вот если бы медведь на вас пошел, так я понимаю: по крайней мере риск, грудь с грудью, и с глазу на глаз!
Такой случай, когда медведь действительно пошел на человека и тот сразился с медведем почти вплотную, грудь с грудью, произошел буквально через несколько дней после сцены за столом. Человеком этим оказался сам Макаров.
Как-то один из бродивших вокруг ледокола медведей, решив познакомиться с кораблем, полез по трапу наверх. Тотчас же прибежали охотники с ружьями. Макаров находился на палубе. Не желая напрасной гибели животного, он приказал прогнать его мощной струей из брандспойта, стоявшего тут же. Но брандспойт не устрашил, по-видимому, голодного зверя. Намерения его были очевидны. Пригнув голову и рыча, он прямо пошел на Макарова. Подпустив зверя на расстояние пяти шагов, Макаров вынул браунинг и хладнокровно уложил медведя меткой пулей в голову. Медведь весил свыше двадцати пудов, из него сделали чучело и поставили при входе в кают-компанию.
Обычно, пока «Ермак» стоял у торосистого поля, инженер Цветков и лейтенант Ислямов спускались с корабля и тщательно изучали лед, его структуру и толщину.
Встречались мощные айсберги высотою до восемнадцати метров, издали казавшиеся настоящими островками. Шульц и Ислямов обследовали их. Поверхность одного из айсбергов была сплошь покрыта валунами, причем некоторые камни были не менее метра в диаметре. Собрав целую минералогическую коллекцию и отколов кусок льда для исследования, моряки вернулись на корабль. «Откуда пришли все эти ледяные горы? — спрашивает Макаров. — Со Шпицбергена, с Земли Франца-Иосифа или с той Земли, которую мы считаем, что видели?»
Наличие айсбергов навело Макарова на мысль пробраться в те места, где образуются эти ледяные горы, увидеть их рождение.
И Макаров снова возвращается к идее создания еще более мощного ледокола, который смог бы победить любые льды и пробиться к полюсу. Только с помощью такого ледокола, считал Макаров, науке раскроются тайны, разрешить которые она тщетно стремится столько времени. Макаров мечтал о лабораториях на ледоколе, оборудованных по последнему слову науки, самыми точными инструментами.
Но и с теми средствами, что были на «Ермаке», можно было сделать очень многое. Например, однажды тралом, опущенным на глубину свыше тысячи метров, было извлечено огромное количество морских животных: мшанки, губки, черви, актинии, офиуры, морские звезды, креветки, раки-отшельники, крабы, моллюски, всевозможные рыбы. Никто из биологов экспедиции не ожидал такого обильного улова.
Выполнив программу научных работ, «Ермак» вышел из льдов и направился к Шпицбергену.
В бухте Адвент Макаров соорудил бетонированный знак, так называемую «вековую марку» для отметки изменений уровня моря.
От Шпицбергена «Ермак» повернул на юг, в Ньюкасл.
Второе полярное плавание «Ермака» было закончено. Вечером 16 августа ледокол прибыл в Ньюкасл, на верфь Армстронга.
Возвращение в европейские воды было для Макарова далеко не радостным. «Ермак» вернулся с тяжелым повреждением, доказывающим, что арктические льды крепче корпуса ледокола, хотя и укрепленного после первого ледяного рейса.
Если бы Макаров мог предвидеть, как все это обернется против него, он выехал бы в Петербург и лично доложил бы о результатах плавания Витте, чем, вероятно, польстил бы его самолюбию. Но Макаров, будучи человеком деловым и прямолинейным, изложил результаты плавания в короткой телеграмме на имя Витте, рассчитывая, что его поймут правильно. Вот эта телеграмма: «Ермак» оправдал все ожидания относительно возможности пробиваться сквозь льды. Он разбивал торосы высотой 18, глубиной в 42 фута и ледяные поля в 14 футов141. Прошел около 230 миль полярным льдом, но при разбивании одного тороса получена пробоина ниже ледяного пояса, где корпус не был подкреплен. Пришлось отказаться от дальнейшего следования».
