оглянулся, не слышит ли кто: – Ты нахуя Чикатило приказал перевести в семнадцатую?! Ты чем думаешь, блядь?
– А, ты про это, – поскучнел Липягин. – Ну так а хули еще делать? Нам его завтра отпускать придется…
– Опять набой? Тебе истории с Кравченко мало было? Я тебя, дурака, тогда еле отмазал…
– Я с Брагиным все обсудил, он сказал, что прикроет, – опустив глаза, промямлил Липягин.
– Да Брагин твой! – закричал Ковалев, но тут же осекся и заговорил прежним тихим голосом. – Брагин твой орден получит и в Москву уедет. А потом сам же против тебя служебку запустит, понял? Чтобы тебя из органов поперли – и концы в воду.
– Я ж для всех старался. Как лучше хотел, – развел руками Липягин.
– Как лучше, – передразнил его Ковалев.
– И че делать? Его уже перевели…
– Да не перевели его никуда. Я отменил все. Но ты Брагину, если что, скажи, что все на мази, понял?
– А все на мази? – Липягин недоверчиво улыбнулся.
– Хуй его знает, – Ковалев посмотрел на часы. – Но больше никакой отсебятины. Уяснил?
Липягин молча кивнул.
* * *
Чикатило сидел за столом, глядя перед собой. Вошел улыбающийся Некрасов – в руках неизменный блокнот и папка.
– Здравствуйте, Андрей Романович.
– Здравствуйте, – тихо ответил Чикатило и вдруг с напором спросил: – Почему меня держат в неволе? Это произвол!
Некрасов сел за стол напротив Чикатило, положил на край стола папку, посмотрел на Чикатило с интересом. Для Некрасова он был прежде всего любопытным случаем в научной практике.
– У вас широкий словарный запас. Это редкость.
– Я имею два высших образования, – раздраженно сказал Чикатило. – Я педагог. А вы держите меня в застенках! Безо всяких оснований держите.
Некрасов раскрыл блокнот.
– Ну я-то вас нигде не держу, – сказал он. – Я три часа назад прилетел из Москвы.
Чикатило впервые оторвал глаза от столешницы и посмотрел на Некрасова. В глазах Чикатило появился заметный интерес.
– Я – ученый, Андрей Романович, – продолжил Некрасов. – В плане образования мы с вами даже отчасти коллеги. У меня тоже два высших.
– Вы писатель, что ли? – кивнул на блокнот Чикатило.
– Нет, не писатель. Я врач, – Некрасов внимательно следил за реакцией Чикатило. – Психиатр.
Чикатило вздрогнул.
– Зачем психиатр? Сумасшедшего из меня решили сделать?
– Отчего же? Полагать, что психиатрия занимается только сумасшествием – обывательская точка зрения. Сумасшествие – вообще бытовое словцо, ненаучный термин. Вы же образованный человек, должны это понимать.
– Не заговаривайте мне зубы. Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь, – Чикатило нахмурился. – Хотите из меня бешеную собаку сделать. И обойтись потом как с бешеной собакой.
Некрасов закрыл блокнот, положил его вместе с ручкой на край стола. Затем разместил руки с открытыми ладонями на столешнице перед собой, принимая максимально открытую позу.
– Боюсь, вы меня не поняли, Андрей Романович, – мягко сказал Некрасов. – Я не работаю в милиции. Я не следователь, не судья. Я не собираюсь оценивать ваши поступки с точки зрения морали или уголовного права. Моя задача состоит не в том, чтобы наказать человека, а в том, чтобы помочь ему.
Чикатило пристально посмотрел на Некрасова, оценивая его слова.
– Хотите сказать, что я болен? – спросил Чикатило.
– Как раз сейчас пытаюсь это понять. Может быть, то, что с вами произошло, не ваша вина, а ваша беда? Возможно, вам нужна помощь. И никто, кроме врача, вас не поймет.
Чикатило подался вперед.
– И что, по-вашему, со мной произошло?
– Я не могу ставить диагноз, пока не услышу это от вас. Но могу предположить…
Некрасов сделал паузу. Чикатило ждал, он был очень внимателен.
– Знаете, люди считают, что дети, убивая животных – мучая котят, надувая лягушек, – получают от этого удовольствие. Это не так. Они не получают удовольствие. Они уходят от неудовольствия. Подросток меняет свое самоощущение: он испытывает чувство торжества от того, что он может распоряжаться чужой жизнью, – продолжил Некрасов.
Чикатило по-прежнему был очень внимателен.
– То же самое происходит и с серийным убийцей, – продолжил Некрасов.
Чикатило кивнул, будто Некрасов поддел его на крючок. Некрасов мягко улыбнулся.
– Я понимаю, что речь идет о вещах интимных. Но я не следователь, я врач. Я здесь не для того, чтобы вас судить и наказывать, а для того, чтобы вам помочь. Стоит только начать рассказывать. Потом будет легче.
Чикатило смотрел на Некрасова очень внимательно и кивал, словно между ними наладилось взаимопонимание.
– Я родился в селе Яблочном Великописаревского района Харьковской области на Украине, – начал он. – У деда были поросята…
Некрасов начал делать пометки, продолжая улыбаться. Чикатило вдруг резко поменялся, утратив мягкость и внимательность, лицо стало жестким, глаза злыми.
– Думаете, раз у вас два высших образования, так вы все обо мне знаете? Ничего вы обо мне не знаете! – бросил он.
Эмоциональная вспышка Чикатило, совсем не тронула Некрасова.
– Вы так думаете? – все с той же мягкой улыбкой спросил он.
Чикатило закивал.
– Вы человек, несомненно, образованный, интеллектуальный. Вы не терпите праздности. Не любите легкомыслия, – сказал Некрасов.
– Это вам моя жена рассказала?
Некрасов достал из внутреннего кармана паспорт, заложенный билетом на самолет. Положил билет на стол перед Чикатило.
– Это мой билет на самолет от Москвы до Ростова. Обратите внимание на дату и время.
– Зачем мне ваш билет? – буркнул Чикатило.
– Чтобы вы поняли, что я с вами абсолютно честен. Я прилетел из Москвы несколько часов назад. У меня не было времени, чтобы поговорить с вашей женой.
Чикатило задумчиво посмотрел на билет, затем на Некрасова.
– А в детстве вы, полагаю, грезили романтикой партизанских отрядов.
– С чего вы взяли? – не понял Чикатило.
– У каждого человека есть свои психические особенности. Когда они незначительны, человека считают нормальным. Но если этих особенностей много и они ярко выделяются, говорят об отклонении от нормы. Изучение ярких особенностей – моя работа.
Некрасов задумчиво разглядывал Чикатило, потом открыл папку, достал
