Прошло немного времени, и отец Гапон собственной персоной объявился в Женеве. Это был маленький человечек с бледным лицом и черной бородой, облаченный в рясу, от которой все еще попахивало порохом. Женщина-эсерка дала знать Ленину, что его желает видеть священник, тот самый Гапон. Решено было устроить встречу на нейтральной почве, в кафе, не пользовавшемся популярностью у партийных товарищей. Революционный пыл и искренность священника произвели на Ленина сильное впечатление; поразило его и то, что у Гапона не было никакого четко сформулированного революционного мировоззрения, то есть философской основы его радикализма. «Ему еще многому надо учиться, — сообщал потом Ленин Крупской. — Я сказал ему: «Вы, батенька, лести не слушайте, учитесь, а то вон где очутитесь», — и показал под стол».
Отец Гапон последовал совету Ленина. Прочитав работы Плеханова, он приготовился играть роль революционного вождя, для этого научился ездить верхом и стрелять из пистолета. Он воспринимал революцию чисто эмоционально, не понимая, что это дело нешуточное, и совсем не разбирался в социальных теориях. Конечно же, постигнуть идеи Плеханова ему было не под силу. Вместе с тем он был из тех ораторов, кто, не имея собственных воззрений, владеет невероятным свойством улавливать настроения аудитории. Революционеры, знавшие о его былых связях с охранкой, ему не доверяли. С тех пор как Гапон уехал из России, любое мероприятие, какое бы он ни затевал, кончалось провалом. Например, ему собрали большие деньги, чтобы он закупил боеприпасы в Англии. Далее он сам договорился о том, что груз будет доставлен из Англии в Россию на судне «Джон Графтон». Но судно село на мель у побережья Финского залива и взорвалось. Ленин, в отличие от других, поддерживал Гапона, он даже снабдил его списком нелегальных адресов в Петербурге и фальшивым паспортом. Он был убежден, что, получив в свое распоряжение бомбы и ружья, рабочие сразу же поднимут восстание. Все лето он ждал и надеялся, очень рассчитывая на успех этой рискованной морской экспедиции. Поэтому когда в начале сентября пришло известие о гибели корабля, он совершенно упал духом.
Что было с Гапоном дальше, толком никто не знал. Ходили слухи, будто в апреле 1906 года он был приговорен к смерти и повешен революционерами, прослышавшими о том, что он возобновил свои связи с царской охранкой. Однако эта версия не слишком убедительная. Доподлинно известно только то, что он вознесся на вершину своей славы на гребне событий «Кровавого воскресенья», а затем, запутавшись в политических интригах и предательстве, канул в неизвестность.
Что касается Ленина, то он воспользовался собственным советом, данным им Гапону. До того он изучал теорию революции; теперь же он погрузился в изучение практики гражданской войны. Он прочел Клаузевица[19] и перевел статью об уличных боях Густава-Поля Клюзере, человека неординарного, который принимал участие в Гражданской войне в Америке и был одним из защитников Парижской Коммуны. Сверх того, Ленин переработал и отредактировал русский перевод работы Маркса «Гражданская война во Франции». Его ум, ранее занятый исследованием абстрактных понятий, теперь искал решений практического свойства. Ленина отныне больше интересовали пушки, всякого рода вооружение и тактика военных действий. Каждое утро в одно и то же время он появлялся в библиотеке «Societe de Lecture», — человек невысокого роста (по швейцарской моде он заправлял брюки в носки) и, прежде чем усесться за свой стол у окна, характерным жестом несколько раз похлопывал себя по лысине. Он был рабом привычки, методичным и аккуратным, собранным и точным во всем буквально; на его столе книги и бумаги лежали сложенные в стопки, стул был повернут к окну всегда под определенным углом. Уютно расположившись среди книг, он погружался в кошмарный мир кровавых расправ, убийств и чудовищных подробностей насилия — верных спутников любого вооруженного мятежа.
В той тихой женевской библиотеке он переживал сильнейшие душевные потрясения, которые приводили его в состояние крайнего возбуждения. Все, что он писал в то время, внушает ужас; каждая строка таит угрозу огромной, непоправимой, надвигающейся беды. Еще раньше, в своей работе «Что делать?», он пророчествовал, что вслед за революцией в России займется революционным пламенем вся Европа. В августе, в наброске к статье «Рабочий класс и революция» он небрежно роняет слова, от которых так же, как и от известных слов Гапона, идет мороз по коже — «зажечь Европу». Не иначе как давние его предки, древние германцы, с их извечной мечтой спалить землю, одолели-таки его душу.
Он мечтал, и мечтал с размахом. Перед его внутренним взором возникали картины революционных битв, — а ведь пока революции как таковой не было. В недатированной рукописи, вероятно, относящейся к июню или к июлю 1905 года (увидевшей свет только через два года после его смерти), он пророческой рукой начертал этапы грядущей революции. Уместно будет привести довольно значительный отрывок из этого его произведения, потому что в нем он предвосхитил последовательность революционных событий, которые должны были произойти через двенадцать лет. Вот как он их описывает:
«Момент. Разбит царизм в Санкт-Петербурге. Самодержавное правительство свергнуто, — разбито, но не добито, не убито, не уничтожено, не вырвано с корнем.
Временами революционное правительство апеллирует к народу. Самодеятельность рабочих и крестьян. Полная свобода. Народ сам устраивает свой быт. Прогрета правительства = полные республиканские свободы, крестьянские комитеты для полного преобразования аграрных отношений. Программа социал-демократической партии сама по себе. Социал-демократы во временном правительстве = делегаты, приказчики социал-демократич. партии.
Далее — Учредительное собрание. Если народ поднялся, он…[20] (хотя бы и не сразу) может оказаться в большинстве (крестьяне и рабочие). Ergo, революционная диктатура пролетариата и крестьянства.
Бешеное сопротивление темных сил. Гражданская война в полном разгаре, — уничтожение царизма.
Организация пролетариата растет, пропаганда и агитация социал-демократии увеличивается в десятки тысяч раз: все правительственные типографии, etc. etc. «Mit der Gmndlichkeit des geschichtlichen Aktion wird auch der Umfang der Masse zunehmen, deren Aktion sie ist».[21]
Крестьянство само взяло в руки все аграрные отношения, всю землю. Тогда приходит национализация.
Громадный рост производительных сил — вся деревенская интеллигенция, все технические знания бросаются на подъем сельскохозяйственного производства, избавление от пут (культурники, народники etc. etc.). Гигантское развитие капиталистического прогресса…
