Борис Ельцин «Записки президента»
Почти все, что просил Горбачев, за исключением чего-то уж очень непомерного, ему дали… За неделю до переезда Горбачев и его аппарат были предупреждены нами. Срок вполне достаточный… Однако, как всегда бывает, трения между клерками в таких случаях неизбежны. Я изначально относился к ним спокойно. Ни «выкидывать» Горбачева с его командой <…> из Кремля, ни позволять ему собираться лишний месяц я не хотел. Долгие проводы – лишние слезы. Дело-то житейское. Житейское – но не до такой же степени. И потому мне не понравились ни поднятые прессой слухи о том, что мы буквально выкидывали вещи бывшего генсека из Кремля, ни некоторые мелкие детали, не очень достойные нашей исторической миссии.
Именно в качестве Председателя Верховного Совета Белоруссии вы, Станислав Станиславович, вместе с двумя президентами-соседями и подписали Беловежские соглашения. Но первый мой вопрос не об этом. Если верить воспоминаниям первого Президента Российской Федерации, вы договорились о той встрече у вас в Белоруссии, чтобы поговорить наконец без Президента СССР – без Горбачева, чуть ли не в Ново-Огареве в ноябре 1991 года по инициативе самого Бориса Ельцина. Скажите, пожалуйста, вам уже тогда стало очевидно, что Новоогаревский процесс зашел в тупик? И вообще, почему он так и не состоялся?
Вы знаете, мы совершенно точно договорились с Борисом Николаевичем встретиться в Беловежской Пуще. Я пригласил его на охоту, и произошло это 20 октября.
Даже в октябре! То есть еще раньше…
Вообще-то это была довольно любопытная история. Михаил Сергеевич привез на Госсовет в Ново-Огарево очередной проект Союзного договора. Все сидели за столом, молчали, и никто не хотел по этому поводу выступать. А я вот не был ни в партшколе, ни в первых секретарях и, прочитав этот проект, сразу ему сказал: «Уважаемый Михаил Сергеевич, мне неудобно будет докладывать этот проект нашему Верховному Совету, потому что у нас люди понимающие. И если называть конфедерацией то, что вы предлагаете, фактически унитарное государство, и если наделить президента правами, которые там прописаны, то это будет тот же Советский Союз, в котором Политбюро ЦК КПСС заменено на Президента СССР».
Я это все в деликатной форме ему сказал. После этого выступил Борис Николаевич. Он в гораздо менее деликатной форме сказал, что это очередное предложение, которое абсолютно не соответствует тому, что происходит сейчас в стране, и совсем не то, что сейчас нужно. Михаил Сергеевич встал и ушел.
Вообще с заседания Госсовета?
Да. А я после этого искал способ поговорить с Ельциным один на один. И когда Горбачев ушел, тогда Каримов[102], а потом и остальные говорят: «Ну вот, вы поссорили нас с Михаилом Сергеевичем, идите и зовите его обратно!» И мы пошли искать Михаила Сергеевича. И вот тогда я и пригласил его на охоту в Беловежскую Пущу.
А почему в Вискулях не оказалось руководителей других республик Союза – скажем, главы Казахстана Нурсултана Абишевича Назарбаева, который, насколько я знаю, был в курсе вашей договоренности о встрече? Почему вы оказались в итоге именно втроем? Как так вышло?
Вы знаете, с точки зрения интересов Белоруссии никто больше не был нужен.
То есть как?
Потому что мы не собирались делать в Вискулях того, что мы там сделали. Нам нужно было решить вопрос о поставках нефти и газа из России. Мы были сторонниками рыночной экономики, сторонниками реформ Гайдара, но мы бы хотели, чтобы Россия чуть-чуть притормозила реформы, потому что у нас не было денег, мы не могли получить кредиты, мы не могли тогда покупать нефть и газ у России так, как подобает это делать в рыночных условиях. Поэтому мы хотели уговорить Бориса Николаевича Ельцина притормозить чуть-чуть рыночные преобразования и поставить нам нефть и газ, чтобы Беларусь не замерзла той зимой. И поэтому Назарбаев нам не нужен был, он не был нашим компаньоном в вопросе нефти и газа.
Но когда уже в Беловежской Пуще мы поняли (это было вечером 7 декабря), что должны определить, кто мы есть, и согласились со словами Бурбулиса, что СССР как геополитическая реальность и субъект международного права прекращает свое существование, тогда мы и поняли, что получается сговор славянских республик…
Ну да, получается…
И тогда мы решили, что надо бы кого-то неславянского позвать. А Назарбаев в это время летел в Москву. Связались с его самолетом. Борис Николаевич по-дружески с ним поговорил, ну, мол: «Заезжай в Москву. Заправляйся и прилетай к нам». Обеспечили коридор и все такое. Мы его ожидали.
Но вы, вероятно, не сразу так согласно похоронили СССР и не враз лишили его геополитической и правовой субъектности? В чем же все-таки состояли главные причины теперь уже неоспоримого факта, что Новоогаревский процесс зашел в тупик? Или он был мертворожденным с самого начала?
Простите, я буду достаточно грубым…
Пожалуйста.
Я думаю, главная причина была в том, что Горбачев начал слушать не тех советчиков, каких нужно было. Сам же он никогда никакого решения не принимал. Понимаете, в чем дело… Он всегда был невиноватым – и в Вильнюсе, и в Риге, и в Тбилиси. А нужно было предпринять решительные действия, ход сделать.
Если бы он в марте честно предложил вместо этого придуманного, искусственного референдума создать конфедерацию, то это было бы мощное объединение, гораздо более сильное, чем СНГ. Тогда бы на это все пошли, а он тянул, тянул и дотянул: устроил этот Форос.
Он тянул. Понимаете, он был «резинщик». Он не действовал так, как действовал Ельцин. Для меня Ельцин – истинный президент, «саморощенный». А Горбачев – это человек из структуры ЦК КПСС.
Таким образом, если я правильно вас понимаю, у всех этих событий, которые случились в 1991 году, начиная с августа и заканчивая декабрем, есть виноватый – всем известное ответственное лицо, высокопоставленный государственный деятель, который своими действиями, а скорее бездействием, фактически привел ситуацию в стране к ее необратимому распаду. Из этого следует, что Советский Союз, если бы не это печальное для него обстоятельство, имел все шансы на то, чтобы реорганизовать свое политическое и экономическое устройство и сохраниться в тех же примерно границах и в похожем геополитическом статусе? Или все-таки не имел? Как вы оцениваете их сегодня?
Советский Союз в начале 1991 года имел все шансы. Но тогда очень радикальным казалось предложение о переходе к конфедерации, очень радикальным. Это означало наделить республики определенными правами. Я, например, был бы счастлив, если бы такое предложение было сделано, потому что о большей независимости для Белоруссии, о большей автономии я и не мечтал тогда. Но Горбачев хотел быть большим начальником, ну совсем большим начальником… И это сгубило идею конфедерации.
