Элла Матонина - К. Р.

Первая русская революция активизировала и научную общественность России в борьбе за свободу мнений и академической деятельности. Ученые не выходили на улицы, а использовали для своего волеизъявления прессу. В 1905 году в петербургской газете «Русь» была опубликована статья «Нужды просвещения (Записка 342 ученых)». Эта записка по своему стилю напоминала распространявшиеся тогда прокламации. Там, в частности, утверждалось: «Академическая свобода несовместима с современным государственным строем России».

Великий князь был озабочен и раздосадован тем, что среди подписавших записку было 17 членов Императорской Академии наук. После длительных раздумий он направил каждому из этих подписантов резкое циркулярное письмо. Константин Константинович упрекал ученых и советовал им «освободиться сперва от казенного содержания, коим пользуются от порицаемого ими правительства», а затем уже требовать политической свободы. Наивно было ожидать, что этим циркуляром всё и закончится. Большинство из адресатов Великого князя направили ему ответные послания. «У многих ученых есть труды, ценность которых не измерить казенным содержанием, польза переживет всякие предостерегающие циркуляры», – писалось в одних. «Если бы в России было обращено должное внимание на потребность народа в грамотности и в учении, дана была бы свобода слова и печати, страна пользовалась бы в настоящее время спокойствием внутри, силой и уважением извне», – замечалось в других.

Великий князь явно не ожидал такой дружной отповеди. До сих пор у него была возможность гордиться теми коллегиальными и даже дружескими отношениями, которые во многом сложились благодаря его такту и умению вникать в заботы и нужды Академии и ее членов. Один неосторожный шаг – и приобретенный с таким трудом и необходимый ему авторитет может быть поставлен под вопрос. Палочкой-выручалочкой опять явился Павел Егорович Кеппен. Ознакомившись с циркулярным письмом Великого князя и ответами ученых, он только что не обругал собеседника:

– Не верю, Константин Константинович, что именно вы написали такое! Что ж, реакция вполне адекватна словам, которые они совершенно справедливо сочли за обиду.

– И что же теперь делать? Повиниться перед каждым? Я готов, – сказал вконец расстроенный Великий князь.

– Погодите, погодите, хотя повинную голову не секут, но тут нужен ответ, соответствующий вашему положению и достоинству. И смысл его в том, что вы признаёте добрые намерения своих коллег и просите признать за таковые ваши. И сделать это лучше перед общим собранием Академии, придав извинению вполне дружеский, а не официальный характер.

Константин Константинович попросил верного друга и советчика набросать текст покаянной речи. Дома он несколько раз прочитал ее и почти заучил наизусть. На общем собрании, стараясь не волноваться, спокойно и убедительно произнес:

– Дорогие коллеги! Чтобы избежать дальнейших недоразумений в работе и возвращаясь к нашей злополучной переписке, хочу сказать, что я искренне верю, что, подписав письмо в газету, вы все следовали велениям долга и совести. – И, сделав небольшую паузу, продолжил: – Прошу и вас верить, что я тоже по чувству долга и искреннего убеждения написал свою отповедь… Но было бы прискорбно, если бы в моем письме вы прочли что-либо исключающее мое личное уважение к каждому из вас. В заключение хочу призвать: не будем же все же впредь отвлекаемы политическим разномыслием от ученых занятий.

Этого, слава Богу, оказалось достаточно. Ученые оценили его усилия, направленные на достижение компромисса.

Вместе с тем президент не считал для себя зазорным принимать участие в судьбе людей, подвергавшихся по политическим мотивам судебному или административному преследованию. К примеру, в 1895 году он добился разрешения для политического ссыльного В. В. Бартенева на сдачу госэкзамена в одном из местных университетов. Помог известному этнографу Эдуарду Карловичу Пекарскому, отбывшему политическую ссылку в Якутии, не только добиться права «на проживание в столицах», но и занять место «служащего по найму» в Музее антропологии и этнографии. Академия приняла решение издать словарь якутского языка по материалу, собранному Пекарским. Позже с согласия Константина Константиновича ученый был принят на государственную службу и зачислен в штат Музея антропологии и этнографии. Уже в советское время Э. К. Пекарский стал почетным членом Академии.

Трудно удержаться, чтобы не привести здесь отрывки из письма Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ. [35] Ученому было предъявлено обвинение в государственной измене за то, что в своей брошюре в 1913 году он предупреждал царское правительство о неизбежных катастрофических последствиях великодержавной национальной политики. Осужденный на два года лишения свободы, Бодуэн де Куртенэ отбывал наказание в небезызвестных «Крестах». «Единственно благодаря Вашему заступничеству мое наказание уменьшено с двух лет до трех месяцев заключения в крепости… За Вашу доброту, за Вашу отзывчивость, за Ваше глубокое понимание человеческой души позвольте, Ваше Императорское Высочество, принести Вам мою искреннюю, горячую благодарность», – писал ученый Великому князю.

И, наконец, нельзя хотя бы вкратце не сказать о той роли, которую играл Великий князь в отстаивании ряда демократических установлений в системе просвещения и культуры. Президент добился снятия с Академии наук обязанности давать заключения «о книгах, признанных политически вредными», отмены запрета на печатание литовских книг латинским шрифтом, ограничений на публикации Священного Писания на украинском языке. При поддержке Великого князя было осуществлено издание Императорской Академией наук совместно с Латышским просветительским обществом шеститомного собрания латышских дайн (фольклорных четверостиший).

Утром 27 апреля 1899 года К. Р. подводил итог десятилетию своей поэтической деятельности. Она не радовала поэта, о чем свидетельствует запись в дневнике: