«Что же получается? — спрашивал он себя. — Я повторяю те же самые роли, те же самые партии, которые до меня исполняли Мельников, Стравинский, Петров и еще десятки талантливых певцов. А моя заслуга только в том, что я пою не хуже их, что у меня «отличный голос»… Но ведь отличный голос может быть и у другого, и у третьего артиста… Что же я-то могу, я, Федор Шаляпин?.. Хвалят моего Мефистофеля, но если бы они знали, что мне ни разу не удалось сыграть эту роль так, как я хотел бы… Что-то не получается… Чего-то не хватает мне в моей игре и моем пении… Неужто прав Мамонт Дальский и в опере действительно нельзя играть Шекспира? Неужели оперный актер должен только услаждать пением своих зрителей?»
Федор вспомнил, с каким презрением всякий раз Мамонт Дальский говорил об ограниченных возможностях оперного артиста, и с возмущением сжал кулаки. «Нет, мой милый Мамонт, ты еще услышишь, как твой ученик сыграет роль похлеще шекспировской… Только нет пока такой роли… Пожалуй, только в «Русалке» Даргомыжский стремился соединить оперу и драму в одно целое, хотя до сих пор певцы и режиссеры всегда подчеркивают в опере лирические моменты в ущерб драме и тем обездушивают, обессиливают оперу… Вот сыграть бы «Бориса Годунова».
Шаляпин любил бывать у Константина Коровина в его мастерской. Приходил и днем, и даже поздно вечером после спектакля. Всегда у Коровина бывали интересные люди. Здесь он познакомился со многими художниками, артистами других театров, с общественными деятелями, композиторами. Здесь велись очень важные для него разговоры, из которых он извлекал для себя много полезного. В частности, от кого-то из художников он узнал, что у Римского-Корсакова есть опера «Псковитянка», которая ни на одной большой сцене не ставилась и в которой есть одна из главных ролей, написанных словно для него: трагическая роль Ивана Грозного.
Достали ему клавир. И Федор сразу же понял, что это для него находка.
Мамонтов сначала отказался ставить «Псковитянку»: не вытянуть, мол, Частной опере такую сложную вещь. Но Шаляпин был настойчив, и Мамонтов согласился.
Началась работа.
Шаляпину уже приходилось участвовать в постановках опер Римского-Корсакова: в Мариинском театре он исполнял второстепенную роль Панаса в опере «Ночь перед Рождеством». Вспоминал и самого автора, который постоянно на репетициях возражал Направнику, стремившемуся к более педантичной трактовке музыки. И вот новая роль, которая буквально захватила его.
По-прежнему постоянно выступая в спектаклях театра, Шаляпин начал работать над ролью Ивана Грозного. Начал с того, что прочитал пьесу Льва Мея «Псковитянка». На него словно дохнуло подлинной народной жизнью, ее бытовым колоритом. Язык пьесы покорил артиста. Вот она, подлинная Россия, с ее трагическими страстями и переживаниями…
Образ Ивана Грозного — поборника объединения Руси в централизованное государство — предоставлял артисту большие возможности для раскрытия его многогранного, противоречивого трагического характера. Шаляпин почувствовал, что это его роль и он сможет сыграть ее. Он весь загорелся оперой.
Мамонтов решил поставить эту оперу сам. Сразу включились в работу Коровин и Виктор Васнецов. Бывая в мастерской Коровина, Шаляпин видел, с каким напряжением работают художники над эскизами декораций и костюмов будущей постановки, просматривают старые книги с рисунками одежды того времени. У Федора все время было заполнено раздумьями о характере главного героя. Хоть опера и называлась «Псковитянка», но всем было ясно, что центральная фигура оперы не Ольга, дочь Ивана Грозного, о существовании которой царь и не подозревал, а сам Иван Грозный.
Репетиции шли полным ходом. Энергичный Мамонтов все свободное время проводил в театре. Никому он не мог доверить столь ответственное дело. Он уже давно понял, что режиссура в постановке оперы имеет столь же важное значение, что и в театрах драматических. Чаще всего в опере режиссерами становились отставные хористы и оперные артисты, потерявшие голос, иными словами, неудачники, в чем-то ущемленные, озлобленные. И никогда они, конечно, не задумывались над тем, что оперный спектакль должен быть единым во всех своих компонентах, пронизанным идеей, положенной автором в основу музыкального произведения.
Мамонтов умел заставить артистов работать до тех пор, пока не убеждался, что трудная мизансцена получилась такой, какой он ее задумал. До седьмого пота, как говорится, Мамонтов готов был работать с артистами, добиваясь от них совершенства в воплощении этого замысла. И часто, вытирая пот после репетиций, он говорил:
— Вот это хорошо позанимались…
А бывало и наоборот. Страстный, увлекающийся Мамонтов вдруг остывал к своему детищу, от случая к случаю проводил репетиции, а то и после двух-трех общих репетиций давал команду выпускать спектакль на зрителя. И нужно было большое напряжение воли всех артистов, чтобы «вытащить» спектакль. И талантливые артисты вытягивали, не давали провалиться спектаклю.
Шаляпин пришел в театр, когда Мамонтов репетировал трудную мизансцену с участием целого хора. Мамонтов взбегал на сцену, что-то показывал, объяснял, потом снова спускался и смотрел, как выполняются его указания.
Шаляпин пристроился в одном из кресел и, не замеченный исполнителями, стал наблюдать за развитием действия.
В обычных оперных спектаклях массовые сцены всегда статичны: хор, повернувшись лицом к публике и дирижеру, внимательно следит за дирижерской палочкой, ожидая сигнала, когда вступать тем или иным группам хора. Получается все точно в музыкальном отношении, но скучно, безжизненно, «статуарно». Опера «Псковитянка», где большое внимание уделено народу, взрывала устоявшуюся давнюю традицию использования хора. Мамонтов уже не раз говорил, что его не удовлетворяет хор в «Русалке», «Кармен» и других операх. Но он ничего не мог поделать в Нижнем Новгороде, когда требовалось давать чуть ли не каждый день спектакль. Некогда было что-то менять в уже издавна сложившихся традициях. А тут наконец-то и перед ним как режиссером открывались невиданные возможности. И Шаляпин понял это, наблюдая репетицию этой сцены.
…Прибывает на площадь, заполненную псковичами, гонец. Толпа озабочена, но выражает свою озабоченность традиционно: весь хор повернут лицом к дирижеру и исполняет то, что ему положено по партитуре.
— Повернуть толпу так, чтобы она слушала и смотрела на гонца, а затем на Тучу! — раздраженно крикнул Савва Иванович.
Сделали так, как он повелел. Оказалось, что часть толпы-хора должна была стоять спиной к дирижеру.
