прежде чем уехать в больницу в Филадельфию. – Я умру, но это ведь ради детей” [322].
В испытании принимали участие еще 17 человек, но только у Гелсингера вирус, переносящий терапевтический ген, вызвал сильный иммунный ответ, в результате чего у него поднялась температура, а затем отказали почки, легкие и остальные органы. Через четыре дня он умер. Разработка генной терапии остановилась. “Мы все прекрасно понимали, что произошло, – вспоминала Даудна. – После этого исследования генной терапии практически сошли на нет на целое десятилетие. Само понятие «генная терапия» стало своеобразной черной меткой. Никто не упоминал о ней в своих грантах. Никто не говорил: «Я разрабатываю генную терапию». Это звучало ужасно” [323].
Комиссия Касса, 2003 год
На рубеже веков – после завершения проекта “Геном человека” и клонирования овечки Долли – дебаты о генной инженерии привели к формированию в США еще одной президентской комиссии, на этот раз созданной президентом Джорджем Бушем в 2003 году. Ее возглавлял биолог и социальный философ Леон Касс, который впервые озвучил свои опасения, связанные с биотехнологиями, тридцатью годами ранее.
Касс – самый влиятельный из американских биоконсерваторов, приверженцев традиционной этики, которые разбираются в биологии и призывают ограничить применение новых генетических технологий. Он родился в нерелигиозной семье еврейских иммигрантов и получил биологическое образование в Чикагском университете, где программа была основана на изучении “великих книг”, которые произвели на него огромное впечатление. Также в Чикаго он выучился на врача, а докторскую степень по биохимии получил в Гарварде. В 1965 году Касс и его жена Эми в составе группы сотрудников движения за гражданские права отправились в штат Миссисипи для регистрации чернокожих избирателей, и этот опыт укрепил его веру в традиционные ценности. “Я видел, что в Миссисипи люди живут в опасных и стесненных условиях и многие из них неграмотны, но они черпают силы в религии, своих больших семьях и общественных связях”, – вспоминал он [324].
Вернувшись в Чикагский университет в качестве профессора, он стал писать на множество тем: от научных статей по молекулярной биологии (“Антибактериальная активность 3-деканоил-N-ацетилцистеамина”) до книги о Танахе. Прочитав “О дивный новый мир” Хаксли, он заинтересовался тем, “как научный проект по подчинению природы может привести к дегуманизации, если мы не будем достаточно осторожны”. Он любил и естественные, и гуманитарные науки и потому занялся вопросами, которые поднимали такие репродуктивные технологии, как клонирование и экстракорпоральное оплодотворение. “Вскоре я переключился с занятий наукой на размышления о том, что наука значит для человечества, – написал он, – и озаботился тем, как сберечь человечество от возможной технологической деградации”.
Его первым предупреждением об опасностях биоинженерии стало письмо, опубликованное в журнале Science в 1971 году. В нем он выступил с критикой утверждения Бентли Гласа, что “каждый ребенок имеет неотъемлемое право на хорошую наследственность”. Касс заявил: “Чтобы реализовать такое «неотъемлемое право», необходимо превратить репродукцию человека в производственный процесс”. В следующем году он написал очерк, в котором пояснил свое недоверие к технологиям генной инженерии. “Дорога в «дивный новый мир» вымощена сантиментами – да, даже любовью и добротой, – отметил он. – Хватит ли нам ума повернуть назад?” [325]
В сформированную в 2001 году комиссию Касса вошли многие уважаемые мыслители консервативных и неоконсервативных взглядов, включая Роберта Джорджа, Мэри Энн Глендон, Чарльза Краутхаммера и Джеймса Уилсона. Двое видных философов стали особенно значимыми ее членами. Первым был гарвардский профессор Майкл Сэндел, который сегодня перехватил эстафету у Джона Ролза и занялся понятием справедливости. В то время он работал над очерком “Против совершенства: что не так с дизайнерскими детьми, бионическими спортсменами и генной инженерией”, который опубликовал в журнале The Atlantic в 2004 году [326]. Другим ведущим мыслителем стал Фрэнсис Фукуяма, который в 2000 году выпустил книгу “Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции”, ставшую обращенным к правительствам призывом к законодательному регулированию биотехнологий [327].
Неудивительно, что подготовленный по итогам работы 310-страничный доклад “Не ограничиваясь терапией” оказался содержательным, прекрасно написанным и полным сомнений в отношении генной инженерии. В нем говорилось об опасностях, которые возникнут, если использовать технологии не только для лечения болезней, но и для улучшения человеческих способностей. “Есть основания задуматься, действительно ли жизнь станет лучше, если мы прибегнем к биотехнологиям, чтобы исполнять свои глубочайшие человеческие желания”, – заявлялось в докладе [328].
Рассматривая по большей части философские вопросы, а не проблемы безопасности, авторы рассуждали о том, что значит быть человеком, стремиться к счастью, уважать дарованное нам природой и принимать ее дары. В докладе утверждалось, а точнее, даже проповедовалось, что не стоит заходить слишком далеко в стремлении изменить “естественный” порядок вещей, поскольку такая самонадеянность может поставить под угрозу наше существование. “Мы хотим, чтобы наши дети стали лучше, но только если ради этого нам не придется превратить продолжение рода в производственный процесс с целью внедрения в их мозг изменений, которые помогут им получить преимущество над сверстниками, – написали мыслители. – Мы хотим показывать лучшие результаты во всех сферах жизни, но только если ради этого нам не придется стать простыми творениями наших химиков или превратиться в инструменты, разработанные, чтобы нечеловеческим образом добиваться побед и великих свершений”. Можно даже представить, как паства в этот момент кивает, говоря: “Аминь”, – и лишь кое-кто в задних рядах бормочет: “Говорите за себя”.
Глава 36. Даудна берется за дело
Кошмар о Гитлере
Весной 2014 года, когда накалялась борьба за патенты в сфере CRISPR и запуск компаний по редактированию генома, Даудне приснился сон. Точнее, кошмар. В нем видный исследователь попросил ее встретиться с человеком, который хотел разузнать о редактировании генома. Она вошла в комнату, где тот ее ожидал, и отпрянула. Перед ней, приготовив ручку и бумагу для заметок, сидел Адольф Гитлер со свиным рылом. “Я хочу понять, как использовать удивительную технологию, которую вы изобрели, и какие выгоды она дает”, – сказал он. Даудна проснулась в холодном поту. “Я лежала в темноте, сердце колотилось, и мне никак не удавалось отогнать от себя ужасное предчувствие, которое появилось у меня после этого сна”. У нее началась бессонница.
Технология редактирования генома могла принести очень много пользы, но мысль о том, чтобы использовать ее для внедрения в геном человека изменений, которые унаследуют все будущие поколения, вселяла беспокойство. “Неужели мы создали набор инструментов для будущих Франкенштейнов?” – гадала Даудна. А может, и того хуже, инструмент для будущих Гитлеров? “И Эмманюэль, и я, и наши коллабораторы представляли, что технология CRISPR будет спасать
