Мои друзья, вернее, мои новые знакомые, с которыми я шел, взяли меня к себе. Их дом, как и все хижины туземцев, представлял собой шалаш из веток, кое-где покрытый кусками чайного дерева или древесной корой. Хозяева предложили мне сесть, но я предпочел стоять, чтобы иметь возможность лучше наблюдать за их действиями.
В это время женщины затеяли за шалашами драку, и все мужчины, за исключением двоих, которые остались со мной, бросились их разнимать. Затем мужчины принесли коренья, поджарили и предложили мне. Драка, наверно, возникла из-за дележа кореньев.
Мое присутствие привлекало всеобщее внимание. Племя в полном составе — и мужчины и женщины — собралось вокруг меня. Некоторые били себя палками по груди и по голове, женщины пучками вырывали волосы.
Я был очень напуган, но австралийцы знаками дали мне понять, что таков обычай и что мне ничто не угрожает. Потом я узнал, что так туземцы выражают свою печаль по поводу чьей-нибудь смерти или долгого отсутствия. Веря, что я возродился из мертвых, они оплакивали муки, которые я испытывал до самого своего возвращения на землю. Но вот туземцы разошлись, оставив меня на попечение двух стражей. Часа три было тихо — все, очевидно, сидели в своих хижинах и ели коренья. Затем снова начался шум. По топоту ног я заключил, что австралийцы бегают из одной хижины в другую, словно готовясь к чему-то важному. На меня, разумеется, снова напал страх. Как знать, что они замышляют?
Когда наступила ночь, юноши и девушки принялись раскладывать большой костер, быть может, чтобы изжарить меня. Согласись, читатель, я вполне мог это предположить, находясь в окружении диких людей. Но как бы то ни было, бежать я все равно не мог, и не только из-за слабости. Страх словно сковал меня по рукам и ногам.
Но вот вышли женщины, причем совершенно голые. Звериные шкуры, обычно прикрывавшие их наготу, они держали в руках. Двое мужчин вынесли меня из хижины, и женщины встали вокруг. Я был уверен, что меня немедленно бросят в огонь, но этого не случилось. Женщины уселись у костра, к ним присоединились мужчины с палицами длиною более чем два фута.
Австралийцы были разрисованы белой глиной, которой много на берегах озера. Белые линии окаймляли глаза, пересекали сверху вниз щеки, спускались со лба к кончику носа или к подбородку, с середины тела сбегали к ногам. Поверьте, австралийцы, столпившиеся ночью вокруг пылающего костра, являли собой жуткое зрелище.
Женщины натянули между коленями звериные шкуры, так что получилось нечто вроде барабанов, в которые они принялись колотить в такт пению мужчины, который сидел впереди. Остальные же мужчины встали, образовав нечто вроде колонны, и тоже отбивали ритм палицами и палками, ударяя ими одна о другую и производя ужасный шум. Тот, кто сидел впереди, по-видимому, был дирижером оркестра или даже церемониймейстером торжества. Он заставлял всю ватагу мужчин и женщин, юношей и девушек маршировать взад и вперед и очень решительно, с властным видом управлял плясками и пением.
Представление продолжалось не меньше трех часов. Под конец австралийцы три раза что-то прокричали, показывая дубинками на небо, затем каждый сердечно потряс мою руку и в знак дружбы ударил себя в грудь. Убедившись, что против меня не замышляют ничего дурного, я успокоился, особенно когда австралийцы разошлись по домам и я остался со своими стражами.
Читатель, бывавший в колониях, сразу поймет, что мне довелось видеть большое корробори[17], то есть празднество. Оно было устроено по случаю моего возвращения к жизни. Поужинав кореньями, я улегся рядом с моими новыми друзьями и, несмотря на недавнее волнение, заснул глубоким сном без сновидений о прошлом, настоящем или будущем. Да и что удивительного: голод, жажда и непрестанная тревога подточили мой организм.
Проснувшись утром, я почувствовал себя отдохнувшим. Австралийцы уже давно поднялись. Одни собирали коренья, другие били копьем угрей, и только немногие оставались у хижин.
Я заметил, что одного человека куда-то послали, то ли за какой-то особой едой, то ли к другому племени с поручением, несомненно касающимся меня, — напутствуя своего посланца, австралийцы то и дело показывали в мою сторону.
Несколько дней спустя я уже чувствовал себя как дома и, желая быть полезным, носил воду, собирал дрова или выполнял другую работу. Однажды мне захотелось искупаться в реке. Австралийцы очень скоро заметили мое отсутствие и, решив, что я сбежал или заблудился, бросились на поиски.
Возвратился я в одно время с тем, кого посылали с поручением, как я предполагал, к соседнему племени. С посыльным был молодой человек, по-видимому, он пришел приглашать нас в гости. На следующий день наше племя покинуло берег лагуны и, пройдя по лесу несколько миль, достигло лагеря соседей. Чуть поодаль от них мы на скорую руку поставили шалаши или соорудили заслоны от ветра. Когда мы кончили работу, меня поручили заботам супружеской четы из соседнего племени.
Муж приходился братом убитому, из чьей могилы я вытащил копье, а молодой человек, передавший нам приглашение, был его сыном, а значит, если рассуждать так, как рассуждают австралийцы, моим дражайшим племянником. Смею вас заверить, я вовсе не считал, что как истый дядюшка должен отвечать за поступки родственничка, которого вовсе не рассчитывал встретить в таком месте и при столь странных обстоятельствах.
Одно меня утешало: если он, как это часто бывает среди молодых людей его возраста в цивилизованных странах, станет повесой, он не сможет транжирить деньги и мне не грозит, что в один прекрасный день я буду вынужден расплачиваться с его портным или по другим счетам… Многие дяди сочли бы себя счастливцами, если бы могли утешаться подобной мыслью.
Ночью опять было большое корробори, снова австралийцы трясли мне руки и поздравляли с возвращением на землю. Когда церемония закончилась, мои новые родственники отвели меня к себе в хижину и угощали кореньями, смолой и жареным мясом опоссума. Впервые после того, как я расстался с моими товарищами с «Калькутты», я ел мясо, и оно показалось мне чрезвычайно вкусным. Кроме того, хозяева преподнесли мне накидку из шкуры опоссума, а я в обмен подарил моей благоприобретенной невестке свой старый пиджак, хотя к этому времени он уже вовсе не годился для носки. Вряд ли нужно говорить, что пиджак придал женщине необычайную элегантность и что обмен подарками способствовал упрочению наших родственных уз.
Утром меня разбудили шум и крики. Выглянув из шалаша, я увидел, что австралийцы угрожающе размахивают копьями, и решил, что назревает ссора. Тут следует заметить, что копья австралийцев представляют собой весьма грозное оружие. Одни имеют около двенадцати футов в длину и заострены на конце, другие, сделанные из особого тростника, вполовину меньше. К ним прикрепляют наконечники из дерева, обтачиваемые твердыми острыми камнями или раковинами. Кроме того, австралийцы пользуются бумерангом, имеющим форму полумесяца.
