Спустя годы после публикации статьи в «Правде» о ней помнили только Дворцов и Рубин. Рубин, например, был убежден, что Тарасов отыгрался на нем одном, заставив газетное руководство отлучить его, Рубина, от хоккея; соавторы же его были защищены от тарасовского гнева — Центральным телевидением (Озеров) и ТАСС (Дворцов).
Тарасова Рубин называл «злодеем». «Я понимал, — утверждал он, — что удар должен быть нанесен по мне. Он, этот удар, вскоре и последовал. По какому-то поводу сборная проводила товарищеский матч в Лужниках. В нем впервые сыграл одаренный ленинградский вратарь Владимир Шеповалов. Сыграл прилично, но однажды сплоховал: выставил перчатку навстречу летящей шайбе, но промахнулся и пропустил гол. Я упомянул об этом в репортаже, оговорившись, что ошибку следует объяснить естественным волнением человека, первый раз в жизни надевшего форму национальной команды страны. На следующее утро меня вызвал главный редактор Киселев.
— Я только что из комитета, — грустно сообщил он. — Там в кабинете председателя бушевал Тарасов. Он кричал, что игроки боятся открывать “Советский спорт”, чтобы не наткнуться на наши разносы. Что у Шаповалова была истерика, когда он увидел ваш репортаж. Что тренеры сборной не ручаются за ее успехи, если вас не остановить… Я попросил вас зайти, — продолжал Киселев, — чтобы вы имели в виду разговор в комитете и были поосторожней.
Хотя мне тогда уже стукнуло сорок, я еще не поборол в себе привычку возмущаться несправедливостью обвинений и перестал здороваться с Тарасовым. Недели через две после вызова к редактору управление кадров комитета приказало сместить меня с должности и. о. зав. отделом».
В интервью «Огоньку» Рубин поведал иную историю своего смещения с должности в «Советском спорте». «В брежневские времена царил дикий антисемитизм, — говорил он. — Я лет семь был “и. о.” редактора крупного отдела в “Советском спорте”. Как-то подошел к главному редактору Владимиру Новоскольцеву: “Почему не уберете эти буквы — и. о.? Почему я не член редколлегии?” Тот усмехнулся: “Женя, вам нужны шашечки или ехать? Зарплата у вас как у члена редколлегии…” Мы посмеялись и разошлись. Но вскоре его тестя сместили из секретарей ЦК. Новоскольцева отправили на понижение, в журнал “Спортивные игры” (тестем Новоскольцева был секретарь ЦК КПСС Петр Поспелов: из секретарей его попросили в мае 1960 года, а до октября 1961-го он оставался кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС; потом его перебросили на директорскую должность в Институте марксизма-ленинизма, но Новоскольцев редакторствовал в «Советском спорте» до июля 1968 года. — А. Г.). Новый главный редактор сразу отобрал у меня и буквы “и. о.”, и отдел. Я перебрался в еженедельник “Футбол-хоккей”, где работал до эмиграции».
Какое отношение ко всему этому имеет Тарасов? И что означает временная привязка: «сразу отобрал»? Николай Киселев возглавил «Советский спорт» в июле 1968 года. Его перевели в газету из спортивной редакции ТАСС. Статья в «Правде» за подписью трех авторов появилась в мае 1969-го. В системе «Советского спорта» (после газеты в ее приложении — еженедельнике «Футбол-хоккей») Рубин проработал до 1978 года.
Легче всего списать всё на Тарасова. И вот уже после кончины мэтра продолжают гулять истории о кознях Тарасова по отношению к несчастным журналистам. «Он мог и по головке погладить, — писал в «Советском спорте» Геннадий Ларчиков, — а мог через час публично оскорбить, а при случае даже подложить свинью. Как это было, например, в 1967 году, когда по инициативе Тарасова был лишен права освещать чемпионат мира в Вене хоккейный журналист номер один, редактор отдела спортивных игр “Советского спорта” Евгений Рубин».
Тарасову многие советовали перестать ссориться с журналистами и сделать их своими союзниками. Как делали это и продолжают делать многие тарасовские коллеги, ублажая представителей СМИ заграничными поездками вместе с командой, безоговорочным доступом к ведущим игрокам и пропусками в ВИП-ложу. Но Тарасов не мог переступить через себя. Он небезосновательно считал подавляющее большинство пишущих о хоккее дилетантами, не способными донести до публики суть происходящего на площадке.
Александр Гомельский рассказывал, что Тарасов частенько называл журналистов «щелкоперами». Великий баскетбольный тренер на правах друга пытался урезонить его, объяснял, что своим неприятием журналистов он только плодит врагов, потирающих руки и повторяющих: «Чернил у нас в авторучках на всех хватит». В ответ Тарасов интересовался: «А ты не такой?» Не такой, конечно. Гомельский гибче. «Я, — говорил он, — понимал, что без помощи журналистов прославлять спорт, игроков, тренеров нельзя. Пресса создает популярность виду спорта». Тарасов отвечал: «Мне они не помогают, а мешают. Пишут не то, что я говорю». «В этом, — резюмировал Гомельский, — был весь Тарасов. Он считал, что все должны думать так, как он». Тарасов, однако, не настаивал на том, чтобы все думали под его «гребенку». Он всего лишь хотел точности в оценках, притом точности, основанной на таких знаниях хоккея, каких у журналистов не было и в помине. Идеалистическое желание.
До его оценочного уровня подниматься и не стремились. Зачем? Это какие же усилия следовало приложить, чтобы достичь хотя бы первого, самого нижнего уровня понимания тарасовского хоккея, особенностей его тренировочных методов, имеющих обязательную направленность — в преддверии ближайшего конкретного матча или же предстоящего через несколько недель важного турнира. И не через байки понять, не через услышанные из третьих- пятых уст леденящие душу истории об истязаниях несчастных игроков на занятиях, не через сплетни, окутывавшие хоккейный мирок и служившие для антитарасовцев лучшей пищей.
Иногда, впрочем, Тарасов похваливал, выдавая своего рода аванс. «Журналисты немало делают для популяризации хоккея», — отмечал он в статье «Клюшки на лед…», опубликованной в еженедельнике «Футбол-хоккей» в преддверии сезона 15 сентября 1968 года. Редчайший случай, когда Тарасов публично заговорил о журналистах. И — в положительном ключе: «Хоккей не только отлично смотрится, он, по-моему, и очень здорово “читается”. Мы, тренеры и хоккеисты, в заметках, в отчетах находим оценку своей деятельности. Пользу журналистских рецензий я вижу в том случае, если написано и “как было в матче”, и — это главное — “как должно быть”».
Тарасов сам был человеком пишущим. Статьям его, опубликованным за сорок с лишним лет в спортивных и общеполитических изданиях, нет числа. Его книги о хоккее в советское время издавались и переиздавались. Лев Иванович Филатов, мэтр советского журналистского цеха, говорил, что «если бы Тарасов только писал о хоккее, то одно это поставило бы автора в число ведущих специалистов». А известный советский спортивный журналист Юрий Ильич Ваньят рассказывал, что еще в 40-х годах привлекал Анатолия Тарасова к сотрудничеству в газете «Красный спорт», где будущий выдающийся хоккейный тренер выступал «с очень интересными футбольными обзорами, показывая большое понимание тактических и психологических задач этой игры».
