Сохатый стал думать о возможных непростых служебных взаимоотношениях. Трения, по его глубокому убеждению, были неизбежны и закономерны. "И тебе, Иван, придется с этим обязательно встретиться: собеседников человек сам себе выбирает, а сослуживцев ― начальники… Сегодняшние технократы, не зная войны, уповают на возможности техники, забывая, что капиллярами и нервами войны являются люди. Техника-то сама не воюет. А если уж говорить начистоту, то войну забывать нельзя: помнить, все надо помнить. Прошлый опыт нужен не мертвым, он для живых нужен".
Сохатый еще долго перебирал возможные хитросплетения предстоящей службы и чем больше думал об ожидающих его сложностях, тем сильнее в нем звучало чувство признательности.
― В полк я тебя сразу не пошлю, ― наставлял Сохатого перед дальней дорогой седой генерал. ― Забот там на тебя навалится прорва. Закрутят они тебя, заездят. Изучать новую машину времени у тебя будет мало, летать тоже небогато. А какой у командира будет авторитет, если он не лучший летчик в полку? Поезжай-ка ты, дорогой, сначала как бы волонтером в одну специальную часть, там изучишь теорию и освоишь машину в воздухе, а через месяц-полтора я тебя найду…
* * *
Реактивный бомбардировщик, разгоняясь до бешеной скорости, промчался по серой бетонной полосе навстречу горизонту. Это ― секунды, когда Сохатый и машина, слившись воедино, по-настоящему ощутили свою силу, способность преодолеть земное притяжение и оторваться от земли, догнать и перегнать размазанные по небу белые пятна облаков.
Иван в который уже раз с удивлением и восторгом наблюдал, как машина непривычно быстро подминает под себя сотни метров высоты, продолжая по-прежнему прибавлять скорость. Близко наблюдаемая при взлете линия горизонта с увеличением высоты полета все стремительнее отодвигалась вдаль, как бы внушая Ивану: "Сколько ни гонись, все равно не догонишь".
Сохатый вновь отметил в себе чувство единения с машиной и знакомые ощущения полета. Сегодня он не только работал и прислушивался к себе, но и наслаждался: послушность машины его воле, продуманность рабочего места пилота и стерильно чистый воздух кабины, отсутствие шума и надоедливых вибраций, радиосвязь без писка и треска, огромная по сравнению с боевым "старичком" "Илом" скорость ― делали полет по-новому приятным. Пролетав всю войну у земли, Сохатый зачарованно смотрел, как с набором высоты все глубже тонет земля в голубоватом воздухе, как все ближе становится небо. Мощный бомбардировщик стремительно сблизился с облаком, проткнул его и враз выскочил наверх. Скорость выстрелила машину в чистую, густую синеву, и Иван повел ее крутым разворотом на новый курс.
― Радист, как дела, как связь?
― Все в порядке, товарищ командир. Связь со всеми устойчивая.
― Штурман?
― Работаю по плану. Курс заданный, командир. Держать прямую!
Сохатый оглянулся: по небу белым обручем был прочерчен горячий след самолета ― путь первого самостоятельного полета в новой машине, начало его летных мирных дорог.
…Пара бомбардировщиков под началом подполковника Сохатого не успела полностью закончить бомбометание по целям на полигоне, когда его стрелок-радист получил радиограмму: "Погода ухудшается. Задание прекратить. Возвратиться на аэродром!"
Выслушав приказ, Сохатый подумал, что штурманы не успели выполнить еще одно бомбометание и поэтому их уменье в целом за полет трудно будет оценить, но, поразмыслив, успокоился: полет предназначается главным образом ему, как летчику, в качестве ведущего, чтобы полностью закончить программу освоения новой машины.
Иван посмотрел на рядом идущий самолет летчика-инструктора Пушкарева, которому было поручено обучать его на реактивном бомбардировщике, выключил автопилот и нажал кнопку передатчика.
― Пойдем, капитан, домой. Главное сделано. Мой план выполнен полностью. За экономию бомб еще спасибо нам скажут.
― Понял, командир.
Сохатый вел бомбардировщики на базу, а думал о взаимоотношениях летчиков, которые не встретишь ни в одном другом виде деятельности. Ему, подполковнику, определили учителем капитана ― в данный момент и на этой машине тот оказался подготовленней, чем он, и это было принято Иваном как должное и само собой разумеющееся. Его, командира полка, провоевавшего всю войну пилота, обучал командир звена, который волею судеб не нюхал пороха. Такая ситуация нисколько не смущала и Пушкарева, он спокойно и деловито показывал и рассказывал, делал замечания, требовал повторений, выставлял оценки. Кажущееся нарушение субординации не беспокоило и Сохатого, не умаляло его достоинства ни в собственных глазах, ни в мыслях техников, штурманов и летчиков, работающих и летающих рядом с ним.
"На данный полет я определен командиром группы, а капитан подчиненным. И это тоже не вызывает у него никаких отрицательных эмоций. Получил указания, и в ответ два слова: "Понял, командир!"
Ниже самолетов облака все больше набирали силу, тяжелели, разбухали, а их легкий и приятный глазу светло-белый цвет менялся на серый и чугунно-синий.
Сохатый, разглядывая смену расцветки верхней облачной кромки, представлял, что и другая граница облаков, пока еще не видимая ему, тоже меняется ― все ниже опускается к земле. Он посмотрел на термометр, измеряющий температуру наружного воздуха, потом на высотомер. Цифрами остался недоволен: они предупреждали ― в облаках жди обледенения, а под ними ― мокрый снег. Иван проверил работу противообледенительной системы и вызвал штурмана:
― Макар Степанович, обледенения жду. Свое оборудование я проверил. Не забудь включить свои приспособления.
― Сделаю, Иван Анисимович!
― Сейчас будет радиомаяк аэродрома. Докладывайте о прибытии, запрашивайте условия и погоду. Заход на посадку по одному, самостоятельно.
…Сохатый, приготовив бомбардировщик к посадке, снижал его через облака на аэродром. Отрадного было мало: облака плакали холодными густыми слезами, отчего по фонарю кабины ползла мутная, водянистая снежная каша. Сосредоточенно считывая показания приборов, Иван молча то и дело подправлял полет машины, заставляя ее идти как можно точнее по прямой, выводящей к началу посадочной полосы. Взгляд его безостановочно выписывал замысловатый путь от прибора к прибору, нигде не задерживаясь, он как бы сразу видел всю доску.
В тишине рабочего напряжения, когда постоянный фон полетных шумов уже уходит за предел восприятия, через равные промежутки времени в наушниках Сохатого слышались голос штурмана, запрашивающего .наземный радиопеленгатор о линии положения самолета, и ответы земли.
