Живыми грезами стоите.
Из-за рамки вырезной
Очами светлыми глядите
Одна – невинная мечта,
Как светлый гость святого Рая,
Цветет, безгрешна и чиста,
Житейской горечи не зная.
Другая– пылкою душой
Лелеет гнев необычайный.
И перед нею мир земной
Исполнен весь зловещей тайной.
Одна для грусти создана,
Хоть сердце ей печаль не гложет,
Другая вся любви полна,
Но никого любить не может.
А я обеих вас любил
Любовью искренней и нежной,
И в жизни образ ваш светил
Мне, как маяк в дали безбрежной.
6 октября 1903. Москва
1907-1909
«Дом на горке», где ныне мемориальный музей А. М. Горького, знает каждый нижегородец. Но мало кто знает, какую роль сыграл он в судьбе Бориса Садовского. Сюда, по адресу: Мартыновская улица, дом Киршбаума, шли его письма из Москвы, а когда он приезжал, «быстрый, гибкий, легконогий», сам стремглав устремлялся туда. Позднее в «Воспоминаниях о Горьком» он не преминул упомянуть: «Над квартирой Горького в доме Киршбаума есть еще квартира: ее занимает знакомое мне семейство, где я нередко бываю» [42]. Семейство это – Чубаровы: мама Ольги Геннадиевны – Наталия Александровна, две сестры, брат-подросток, который вскоре поступит в Мореходное училище в Петербурге, а в Первую мировую войну пропадет без вести (на самом деле – окажется в плену). Ольга Геннадиевна с 1904 года здесь почти не живет. Она – в Женеве: уехала на пять лет, чтобы получить образование европейского уровня. Приезжая летом на короткий срок, видится с Садовским, но редко: городской жизни он предпочитает Щербинку. В Женеву мама отправляет письма буквально каждый день, и Ольга Геннадиевна – в курсе всех нижегородских дел.
Частые гости Чубаровых – гимназистки, молодые люди, студент Борис Садовской. В отсутствие «женевской курсистки» готовы отметить ее именины и день рождения.
На вечеринках постоянно звучат романсы. У Лили (Елизаветы) хороший голос, с ней занимается педагог. По ее просьбе Садовской сочинил несколько текстов для переложения на музыку. «Б.С. заходит к нам запросто, очаровал обеих твоих сестер, написал Лили очень красивые слова. Этот романс она поет с Богодуровым», – сообщала дочери Наталия Александровна, имея в виду композитора Всеволода Богодурова, общего любимца нижегородцев. Через несколько дней снова о поэте: «Приходил Борис Садовский. Много интересных стихов читал "на злобу дня", насчет наших барышень (о ловле женихов)».
Одно стихотворение такого рода, чисто «домашнее» — отчет о свадьбе общей знакомой Зинаиды Краснопольской, – послано в Женеву, а также романс «Хрисантемы», в автографе посвященный Ольге Геннадиевне, сочиненный под влиянием пения Лили. Ей тоже подарены стихи.
ЕЛИЗАВЕТЕ ГЕННАДИЕВНЕ ЧУБАРОВОЙ
В день Ангела
Когда-то, в день Елисаветы,
В столицу кинутый поэт,
Слагал я легкие куплеты
При вспышках вальса и ракет.
Теперь в безделье и печали
Гляжу один с откоса вдаль.
Но вот в мечтах мне зазвучали
Знакомый голос и рояль.
То Ваши песни прилетели,
То голос Ваш – виолончель,
И у меня в душе запели
Слова веселые «Качель».
Я слышу Ваши «Хрисантемы»,
Что дали мне одну из тем
Для «умирающей» поэмы
От аромата «Хрисантем».
5.IX.MCMVII. 7 ч. вечера. Нижний
Даже находясь в Женеве, Ольга Геннадиевна была первой читательницей многих стихов Садовского – и тех, что войдут вскоре в книгу «Позднее утро», и тех, что в книгу не вошли. А письма – в основном «отчеты» о любовных делах. Например, о том, что сорвалась встреча с «Египтом» из-за его болезни.
Я жаждал пред Мемфисской жрицей,
Как соловей, воспеть красу.
Но в душной клетке пленной птицей
Кому я гимны понесу?
Невольник страсти соловьиной,
Шепчу звезде тоску мою,
И профиль тонкий и змеиный
В мерцанье дальнем узнаю.
5 марта 1907 г. Нижний
В женевской переписке фигурируют два загадочных персонажа, названные «Египет» и «Германия». Кто есть кто, можно установить по письмам матери: «Борис Садовский ужасно ухаживает за Клеопатрой Ивановой» (дочерью генерала М. Иванова)»; вскоре она же сообщает: «Совсем пропадает по Эльзе Шеффель». Им посвящены стихи в разделе «Послания» в книге «Полдень».
Чубарова – Садовскому
11 сентября 1907
Geneve
Очень нехорошо забывать старых знакомых. Я надеялась, что вы будете писать… Или Вы так мечтаете об Египте или какой-нибудь другой сказочной страсти, что совсем забыли нас, простых смертных.
Садовской – Чубаровой
26 сентября 1907 г. Москва
Я очень тоскую по Египту, в первый раз Москва меня не радует так, как бывало раньше за эти последние 3 года. Участь моя подобна, должно быть, участи Наполеона: он был счастлив в Египте и несчастлив в Москве. Я надеюсь, всё же, что Вы в следующем письме сообщите мне что-нибудь о Египте.
Я вышел из «Золотого Руна» [43]. Повесть XVIII в. [44] принята в «Весы» и скоро начнет печататься.
Здесь чудесная погода – золотистые деревья, бледно-синеватое небо. Но вечерами очень холодно и свежесть загоняет в уютное кафе на Тверском бульваре, где за турецким кофе целый вечер шумит литературная молодежь. Я, впрочем, больше сижу дома и с каждым днем, перелистывая латинских и греческих поэтов, с ужасом убеждаюсь, что одно лишь я твердо знаю, – это то, что я ничего не знаю. Стихи не выходят. Сонливость и апатия одолевают.
Садовской – Чубаровой
1 января 1908 г. Нижний
Вы не знаете, конечно, что я был опасно болен и даже семь; У меня неврастения, признаки которой я подмечал за собой в течение последних двух лет. В октябре в Москве она завладела мной совершенно.
Месяца полтора я чувствовал себя каким-то покойником, которого забыли похоронить, и без отвращения не мог подумать о писании. <…>
