Александр Александров-Федотов - Ты покоришься мне, тигр!

Понятно, что нельзя бросаться из-под купола цирка без расчета, сломя голову. Когда Клиф Аэрос исполнял свой номер — зрители видели смертельный прыжок. Артист же точно его рассчитывал. Хотя и здесь, конечно, была доля риска.

Затушевать такой риск нельзя — это снимает остроту трюка, успокаивает зрителей, делает их равнодушными. Без риска цирк превращается в спортивное развлечение.

Демонстрация продуманного риска имеет большое воспитательное значение, она пропагандирует мужество, твердость духа, хладнокровие в минуту опасности. Именно об этом должны думать зрители и не бояться за мою судьбу: арена — место работы, а не кладбище для артиста.

Здесь нет противоречия или исключающих друг друга понятий — рисковать и не волноваться. Артист должен собственным чутьем определить границы того и другого, чтобы одно не мешало другому, а подчеркивало его. Что бы не было смакования, но и равнодушия тоже.

Конечно, даже играть со зверем, как я уже не раз говорил, опасно. Помимо точного расчета, доведенного до десятой доли секунды, моя нервная система должна уподобиться инстинкту зверя. Со временем неизбежно вырабатываются почти звериные инстинкты: настороженность и быстрота реакции, обостренное ощущение, восприятие пространства и времени. Точность работы этого «хронометра» отрабатывается ежедневными репетициями. Трезвая голова — вот что прежде всего.

Трюки, имитирующие игру, опасны тем, что они постепенно могут перейти в настоящую схватку.

После трюка «хождение по буму», исполняемого Раджой, мы стоим друг против друга, глаза в глаза, пронзая один другого взглядами, — психологическая игра «кто дольше выдержит».

Мой партнер — уссурийская громадина весом в триста сорок килограммов, злодей и анархист, инициатор всех драматических склок во время работы. Посмотреть такому тигру прямо в глаза, когда вас не отделяют прутья решетки, — волнующий момент. Только профессиональная закалка помогает мне свыкнуться с этим взглядом. Тигр в этом трюке всегда сильно возбужден и в своем наступлении на меня проявляет упорство и напористость.

Чьи нервы выдержат? Кто сделает первый неверный шаг? Я этот шаг сделать не имею права, ибо что сделает Раджа в следующее мгновение — лучше даже не догадываться. Я обязан выдержать его взгляд.

Недаром во время гастролей в 1958 году в Югославии газета «Вечерние новости» крупным шрифтом через всю страницу напечатала:

Итак, для большей эффектности представления и для моей безопасности мы с тиграми как бы заключили некий договор против зрителей. На некоторых трюках я заставляю зрителей поволноваться, хотя сам остаюсь спокойным, и звери мои тоже не сердятся по-настоящему, мы просто хотим расшевелить публику, привести ее в активное состояние.

Этот «уговор» помогает мне и номер сделать увлекательным и сохранить свои силы свежими до конца представления. Я не хочу, чтобы обо мне говорили: «Как же ему, бедному, трудно приходится!» — не хочу вызывать сожаление, это противоречило бы тому героическому образу, который я стараюсь создавать на манеже. А какой уж тут герой, если зрители, уходя из цирка, облегчено вздыхают: «Слава богу, укротитель остался жив! Трудный кусок хлеба!»

Если я не сумею найти точную меру зрительского волнения, то меня начнут жалеть, а это унизительно. Слишком большой страх за укротителя не в его пользу, тут уж ставится под сомнение его мастерство. А в красном углу моей гримерной висит маленький плакатик с пословицей: «Дело мастера боится».

Интересно, что репортеры Югославии просили сообщить им мой возраст. И когда узнали, что я укротитель уже немолодой, неожиданно обрадовались: «У нас в цирке любят смотреть опытных мастеров».

Как ни странно это звучит, но я хочу, чтобы зрители после моего страшного номера уходили радостными — человек победил.

Еще больше установлению хорошего настроения служат юмористические сценки.

Леопард Ранжо частенько между своими трюками, закрыв глаза, дремал. Заметив это, я подходил к нему и ударял слегка ладонью по носу. Он моментально просыпался и в недоумении смотрел на меня. Я же знаками показывал ему, что здесь спать неудобно — все работают. В ответ Ранжо отрывисто рычал и брызгал слюной. Он бывал очень недоволен, что нарушили его покой и выставили перед всеми его слабость, и долго возмущался. А зрители смеялись — уж очень комически выглядел леопард.

На мой взгляд, трюки, наполненные содержанием, интереснее для зрителей, чем просто демонстрация техники дрессировки. Поэтому, если трюк дает для этого хоть какую-то возможность, стараюсь превратить его в сценку. Сценки эти, конечно, обыгрываю я, а звери мои и не подозревают, что они артисты. Приспосабливаясь к их манерам, я создаю иллюзию их сознательного участия в сценке. Я люблю эти сценки, они словно устанавливают между мной и зверями отношения дружеского подтрунивания и розыгрыша.

Но бывают, конечно, моменты и настоящей неотрепетированной борьбы. Во время представления на стадионе в городе Волжском разразилась сильная гроза, молнии сверкали ежесекундно, гром не утихал, один раскат переходил в другой. А я только что вошел в клетку к тиграм.

Ливень превратил стадион в озеро, и меня можно было просто выжимать. Откровенно говоря, я думал, что зрители не выдержат такого испытания и побегут домой. Тогда и мне можно будет прервать представление. Но, к моему удивлению, — никто ни с места.

Тигры дождя не боятся. Они сидят на своих тумбах, втягивают носами наступившую после сильной жары прохладу и не собираются, по-видимому, начинать выступление. Дождя они не боятся, но лапы мочить не любят…

Все мои усилия заставить их работать ни к чему не приводили. Тигры начали вести себя беспокойно и постепенно пришли в сильное возбуждение. А моя настойчивость еще больше их раздражала.

Стоявшие в пассировке артисты увидели злобно сверкающие глаза и агрессивное настроение зверей и в один голос потребовали:

— Александр Николаевич, сейчас же, немедленно уходите из клетки.

Они были так настойчивы, что мне пришлось загнать тигров домой, не закончив программы.

Только согревшись и успокоившись в автомашине, отдал я себе отчет в том, какому риску подвергался. Видимо, гроза возбуждающе подействовала и на меня, и я не сумел подавить досаду от того, что звери не хотят работать, утратил спокойствие и рассудительность и не принял во внимание особую обстановку.