получаешь урок экзистенциального каприза.
Чаще, однако, евреи просто любят ту родину, где их угораздило родиться, включая Германию, что не так уж удивительно, если углубиться в историю. Тевтонское колено было наиболее успешным. Евреи создали самые музыкальные немецкие стихи (Гейне), самую оригинальную немецкую прозу (Кафка) и лучшую теорию относительности. Даже газ “Циклон Б” помог создать химик-еврей, надеявшийся принести победу кайзеру.
Надо сказать, что и в Америке у Германии не было друзей лучше немецких евреев. Когда нью-йоркский журналист спросил у переехавшего за океан Ремарка, тоскует ли он по оставленной родине, тот так и ответил: “С какой стати? Я же не еврей”.
В начале ХХ века еврейские любители немецкой поэзии в Америке собрали деньги на фонтан “Лорелея”. Посчитав Гейне евреем, Дюссельдорф отказался ставить фонтан на своей площади, хотя дело было задолго до Гитлера. Вновь скинувшись, община привезла скульптуру в Нью-Йорк, чтобы установить в Центральном парке. Но тут разразилась Первая мировая война, и городские власти запретили фонтан, решив, что Гейне – все-таки немец. Лорелею сослали на окраину, где она с тех пор и стоит – в Бронксе. Теперь тут вместо немецких евреев живут евреи русские, но привкус у ностальгии тот же.
16 декабря
Ко дню рождения Василия Кандинского
Кандинский отвергал любые попытки себя расшифровать. Картина должна была зазвучать прямо в нашей душе – в обход сознания. Абстрактное искусство Кандинский уподоблял игре на фортепиано, где ноты заменяют краски и формы: “Художник есть рука, которая посредством того или иного клавиша целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу”. Эти вибрации и должны были составить “буквы” нового живописного языка, понятного всем и всегда. Вместо того чтобы вписать свою страницу в историю современного искусства, Кандинский стремился создать его словарь.
Написанные к концу жизни картины вернули художника к более мягкой, пастельной палитре и к впечатлениям ранней юности, когда молодой правовед искал в вологодских лесах остатки языческой культуры финно-угорских аборигенов коми (“чудь” русских летописей). Опыт этого судьбоносного путешествия научил Кандинского трактовать живопись как шаманскую практику, стремящуюся к резонансу с космическими силами. Поверхность холста представлялась ему живым существом, способным издавать целую симфонию звуков природы. Он стремился одушевлять холст, как шаман – бубен. Такое, в духе Пелевина, толкование объясняет сокровенный замысел художника. Его полотна должны вдохновлять, вводить в транс и переносить в другую реальность. К ней ведет самый простой путь: не понять, а увидеть.
17 декабря
Ко Дню неудачника
Всякое совершенство губительно. Спасает лишь религия неудачников. Ее основной догмат определяется беззащитностью мира перед нашим успехом в нем. И чем больше успех, тем страшнее последствия. Безошибочность сделала бы жизнь вообще невозможной. Представить себе достигшую полного успеха коллективизацию, абсолютную расовую чистоту, безупречно работающую секретную полицию. “Уралмаш”, со стопроцентной эффективностью перерабатывающий окружающую среду в трубы и танки, был бы успешней атомной бомбы.
Единственная защита мира перед нашим неукротимым стремлением к успеху – несовершенство самой человеческой природы. Способность делать ошибки – встроенное в нас страхующее устройство. Ошибка не искажает, а дополняет мироздание. И в этом – метафизическое оправдание неудачи. Разгильдяйство, лень, пьянство разрушительны, а значит, спасительны, ибо, истребив пороки, мы остаемся наедине с добродетелями, от которых уже не приходится ждать пощады.
18 декабря
Ко дню рождения Стивена Спилберга
Спилберг пришел в Голливуд, чтобы стать пророком подростков. К этому сводились его миссия, эстетика, удача. Впустив сказку в пригород, он сделал ребячий мир интересным, а взрослый – несуществующим. Так Спилберг выстроил комфортабельное бомбоубежище от реальности. В лучшем из них крутят “Индиану Джонса”. Три серии Спилберг не давал ему вырасти. Двадцать лет спустя, чтобы вернуть Индиану на экран, режиссер демонстративно развернул ситуацию. Поскольку шестидесятичетырехлетний Харрисон Форд не мог больше притворяться профессором и бойскаутом, Спилберг еще больше состарил своего героя, дав ему взрослого сына. Обалдуй на мотоцикле с коком Элвиса Пресли, он не столько помощник, сколько идеальный зритель, на глазах которого старый отец показывает прежние силы и ловкость, обходясь, кстати сказать, без дублера.
В этом – соблазн картины для самых верных зрителей Спилберга, для тех, кто помнит все его премьеры. Поседев вместе ним, они хотят верить, что детство не кончается с пенсией. Еще можно купить джип, сбежать в Мексику, начать новый роман, хотя бы перечитать старый.
Идя нам навстречу, Спилберг не предлагает зрителю никаких открытий. И правильно делает. Новаторство, как показывает пример Шерлока Холмса и Джеймса Бонда, – опасное излишество для удачной формулы. Мы любим сказки за то, что они повторяются, в отличие от жизни, которая всегда норовит измениться.
18 декабря
Ко дню рождения Пауля Клее
Он всю жизни занимался одной темой: как выразить внутреннее через внешнее. Не только большой художник, но и знаменитый педагог, Клее объяснял ученикам эту проблему, сравнивая картину с деревом: “Корни уходят в почву реальности, крона парит в облаках. Корни не похожи на крону, но дерево одно и то же”.
Клее спускался вглубь, чтобы вынырнуть на поверхность с добычей: подсознательными образами, сплетенными из сна и яви. Говоря о влияния на него друга и ментора Василия Кандинского, Клее сказал: “Он научил меня, как пройти путь от прототипов к архетипам”.
Все работы Клее рассказывают об этом путешествии. Поэтому они загадочны, увлекательны, разнообразны. Его картины – это сборник волшебных сказок, пересказанных ученым мистиком, вроде соотечественника художника доктора Юнга. Искусной его живопись делает тонкое и ненавязчивое мастерство.
Сначала это была танцующая линия рисунка, которому он учился у своего первого кумира Ван Гога. Потом пришел цвет. Посетив Африку, Клее открыл радость чистых красок, которая не оставила его до мучительной смерти. Уже не в силах есть и играть на скрипке, он продолжал писать картины, которые трудно не назвать веселыми. На одной изображен “живописный обед”. На черном, как космическая ночь, небе парит гротескная солнечная система, где ломтик апельсина заменяет светило, а вращающиеся вокруг него яйца – планеты. Этот астрономический натюрморт подвешен в безвоздушном пространстве воображения: он, безусловно, невозможен, но он, бесспорно, существует – как сон, мечта или фантазия.
20 декабря
Ко Дню чекиста
История мертвых, живых и оживших слов завораживает, демонстрируя, что каждое из них имеет разный вес, давление и влияние. Классический пример у Синявского: “Революция победила, потому что узурпировали три магических слова: большевики, советы и чека”. Первые два сгинули без следа еще в мое время. У нас никто никогда не просил совета, и прозвище “большевики” утратило всякий смысл после того, как меньшевиков расстреляли. Зато с чека все сложнее. Слово, казалось бы, ушло на дно и всплывало в памяти лишь предыдущих поколений, к которым принадлежала моя бабушка, пользовавшаяся им наравне с забытыми – “ДОПР” и “гопник”.
Для нас “чекист” было словом, которое не употреблялось из суеверия. Наши предки подобным образом поступали с грозным медведем, именуя его эвфемизмом “косолапый”
