а потом
(«Евгений Онегин», III).
Она (ревность) горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет
(«Евгений Онегин», VI).
Так, своеволием пылая,
Роптала юность удалая
(«Полтава»).
Приверженность твоих клевретов стынет
(«Борис Годунов»).
(«Полтава»).
Но кто ж, усердьем пламенея
(Там же).
(Там же).
(«Евгений Онегин», VII).
(«Граф Нулин»).
Иль даже сам, в досаде пылкой
Вас гордо вызвавший на бой
(«Евгений Онегин», VI).
(«Гавриилиада»).
Давно горю
Стесненной злобой
(«Полтава»).
Стесненной злобой пламенея
(«Руслан и Людмила», III).
(«Бахчисарайский фонтан»).
(«Какая ночь! Мороз трескучий»).
Он, местью пламенея,
Достиг обители злодея
(«Руслан и Людмила», V).
Как часто, возбудив свирепой мести жар
(«Дочери Карагеоргия»).
И, кажется, мой быстрый гнев угас
(«Приятелям»).
грозного царя
Мгновенно гневом возгоря
Лицо тихонько обращалось
(«Медный всадник»).
Царь, вспыхнув, чашу уронил
(«Полтава»).
Неправый старца гнев погас
(«Руслан и Людмила», VII).
(Там же, I).
Руслан вспылал, вздрогнул от гнева
(Там же, II).
Изабелла
От гнева своего насилу охладела
(«Анджело»).
И всякая страстная борьба, по Пушкину, – огонь; так, о борьбе партий в Англии:
Здесь натиск пламенный, а там отпор суровой
(«К вельможе»);
потому и война – огонь:
Опустошив огнем войны
Кавказу близкие страны
(«Бахчисарайский фонтан»).
Войны стремительное пламя
(«Герой»).
И всякое изъявление страстного чувства – огонь: в молитве, улыбке, разговоре и прочее:
В благом пылу нравоученья
(«Евгений Онегин», VIII).
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал
(«Кавказский пленник»).
Каким огнем улыбка оживилась,
Каким огнем блеснул приветный взор
(«Наперсница волшебной старины»).
(«Евгений Онегин», II).
Глаголом жги сердца людей
(«Пророк»).
Ты рассеянно внимаешь
Речи пламенной моей
(«К молодой вдове»).
И огненный, волшебный разговор
(«Как сладостно, но боги! как опасно»).
Но удержи свои рассказы,
Таи, таи свои мечты!
Боюсь их пламенной заразы
(«Наперсник»).
Мне сладок жар твоих речей
(«Я слушаю тебя и сердцем молодею»).
чтоб развратитель
Огнем и вздохов, и похвал
Младое сердце искушал
(«Евгений Онегин», V).
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм
(Там же, I).
(Там же).
В особенности, по мысли Пушкина, и всего сильнее воспламеняется душа в половой любви. Никакое чувство ему не приходилось изображать так часто, как это, и можно с уверенностью сказать, что он ни разу не говорил о нем иначе, как в терминах горения. В его представлении Венера – «пламенная» или «пылкая» (Каверину, и черн.). Ища слова для описания любовной страсти, он то и дело перебирает слова, изображающие горение; так, в черновике пятой песни «Руслана и Людмилы»:
немногими строками дальше:
Любви стыдливой – пламень – горит —
Румянит нежные ланиты
Горят уста полуоткрыты
И (пылая) шепчут —
так же в черновике второй части «Кавказского пленника»:
Но ты сгораешь, дева гор —
А ты, о дева красоты,
Сгорала пламенем – пламенем желанья.
Огнем сгорала
и дальше пленник:
Во мне погас —
Давно забыл огонь желаний
Давно погас огонь желаний
– И давно во мне погас
Напрасен – ответа нет душе твоей
– жар любви
Тот же навязчивый образ – в «Элегии» 1816 г.:
Я думал, что любовь погасла навсегда…
Не угасал мой пламень страстный.
Я все еще горел…
Не сожигай души моей,
Огонь мучительных желаний.
О минувшей любви он скажет:
Погасший пепел уж не вспыхнет
(«Евгений Онегин», I).
Нужно ли ему представить обобщенную картину любви, он рисует ее неизменно в образах горения:
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет. В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное:
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет.
(«Полтава»).
Любовь – пламень, в чистоте своей – небесный пламень:
Первоначальная любовь,
О, первый пламень упоенья
(«Кавказский пленник»);
в черновой было:
