оборону.
Затоплений нет. Нет ураганов. Я становлюсь счастливой, стоит мне увидеть этот город.
Во мне есть ось – стабильная, хоть и снаружи я не уверенная. Снаружи зàмок не склеен. Внутри я приобрела крест. Мой теплый, раскатистый крест +.
12 / 07
Ты закрываешь глаза. В этот момент кто-то проживает жизнь.
Кто-то покрывается синяками.
Кто-то пытается утонуть.
Какой-то мотылек разбивает часть крыла о пыльцу фонарей, принимая их за маяки.
Какие-то корабли трескаются и становятся рыбами холодных океанов, в которых всегда опасно быть грустным.
Кто-то надрезает кору, чтобы увидеть, как вытекает сок из кожи лесов.
Кто-то надрывает канат, по которому идет теория прогресса.
Кто-то вдыхает эволюцию парадигмальных оснований [497].
Кто-то спотыкается, не о Гоголя и не о Пушкина, сбивает лезвия коленок, встает и проходит в той же тоске к горизонту. Или горизонт исчезает, или кто-то ломает пятую плюсничную кость на ступне, не принимая это за жест слома.
А потом ты открываешь глаза – перед тобой, возможно, сумерки. Ты в телогрейке своей старинной кожи, охранявшей тебя с рождения – тело-костюм, тело-одеяние души, маленькая мода подлунного мира.
Твои левые руки перетекают в недвижимый свет, который слоится под вечер комариным шепотом.
Вокруг тебя – деревянные запястья, вокруг – тебя играют сверчки в дионисийскую улыбку предстоящей ночи.
Ты в аду, «ведь надо быть абсолютно современным» [498].
14 / 07
FELIZI’A.
Она родилась в тонкой ткани фиалкового рассвета на поле метафор – там, где мотыльки летают в пасмурные времена, когда волны дождя совершают набеги в густые леса – леса, дышащие влагой. Болота-родители, скрывающие в себе великую мать, алхимическое делание тайных катышек почв. Почвы живые, они умеют дышать, дыханием и сумраком завлекают тонущих в странах грез.
Фелиция часто ходила по городам, ее поражали искусственные горы, которых она немного боялась. Высотки она считала молниями, пришедшими с небес и завязшими в асфальтовых безднах. Котлован погружения.
Однажды Фелиция родилась во мне. Она родилась во мне, когда я стояла на полотне век на крыше под раскатистой патокой кружащихся цветов. Я начала мыслить «Фелицией» смерть. Боялась ли она? Несла ли радость перед лицом смерти? Я была одержима ей. Как представляла она себе падение и были ли она участником его? Как смотрит со стороны утопленник на воду, проникающую в его легкие? Как видит он воду, давящую на структуры его сердца? Какой вкус несет вода утопленнику?
Фелиция вырывалась изнутри словами, а потом и криками, слезами, тоской и беспокойством.
Беспокойное присутствие Фелиции. Она непостоянна, она может покинуть, а может прийти неожиданно.
22 / 12
Прогулки неразрывной Франции.
Закаты, рассветы, раскатистые валуны облаков над нами, незамеченные еще никем или не-проинтерпретированные. Интерпретация стоит сил души. Интерпретации стоят целых состояний сердца. Мыслим ли мы облаками? Мыслят ли они нас? Слепы ли они в своем полете над нашими полями? Над городами, покрытыми пылью хладнокровия и новой диктатуры – той, что пришла незаметно в рамках великого освобождения.
Мы рассекали город, рассекали его неистово, так как могут это делать корабли в шторм, принося малые шрамы гигантским вздымающимся от самореализации волнами. Волны предназначены, чтобы быть грустными. Небо, чтобы думать. Небо всегда мыслит нас, в каждом маршруте своего облака.
Мы шли по огромным набережным, рассеченным сотнями мостов и улыбок (а ведь таких искусственных – искусственный рай, который выстроили другие в ложе своего существования). Европа давно обрела покой, ее кладбища больше не находятся в границах каменных стен. Европа стала кладбищем, опустошенным и разворованным.
Тонкие перипетии ветров. Мы поднимались на горы, видели, как солнце легонько прикасается, клонясь к закатам, к воде и верхушкам деревьев. Солнце еще не нашло переводчика в озерах. Вокруг были тонкие звуки прогоркших птиц и чистые глаза озерных уток.
Мы гуляли по заповеднику «Твин Пикс», но все, что теперь окунуло браслеты, кольца и локти в мраморный омут современности, дышит «Твин Пиксом». Тотальная неопределенность, потерянный край, заброшенный.
Есть ли грусть в «Твин Пиксе»? Есть ли в этом городе то, что может дать лишь намек на приближение к…
Ответ отрицательный. Тут выжжено все.
Dasein has refused [499]…
О, обреченные, как вы несетесь к бездне, отрицая законы Абсолюта. О, обреченные! Как тянете вы меня в ваш водопад проодоса [500]. Вертикальные воды отныне текут только вниз.
DASEIN HAS REFUSED.
31 / 12
Сбокалом в руке.
Прожила еще год, неожиданно. Внутри еще я гуляю по Парижу, где мне было всегда одиноко, и я понимала Францию лишь через политику и одиночество.
Я обрела определенную степень героизма перед неизбежным приговором человека. Теперь я его воспринимаю со внутренним покоем. Внутренние воды еле двигаются.
Я не потерялась в этом году, хоть и потеряла вечера. Я стала учиться быть взрослой, безответственно-взрослой и, наверное, могло получиться.
Моя зима. Январь прошел во влюбленности – в ожиданании того, кто позднее оказался соткан лишь из моих чаяний.
Февраль привел к Франции – черным платьям и бордовой помаде.
Март – к вечерам без сна и слезам.
В апреле я стала понимать волокна музыки. Мы стали говорить с Федей [501], и то темное существование моей улицы Бегль 89 было освещено надеждами.
Потом политический май и мой первый вечер в Москве, когда рассветы были по-весеннему мягкими, и стало подступать тепло.
Come on влюбленности, стильные тусовки, сломанная нога, восстановление в институте.
И в сентябре я была на Родине. Я ходила с портфелем в болотной парке и подводила глаза хвостами ласточек. Я говорила и иногда прогуливала.
Я видела дым и перестала проносить дионисийство в каждый день.
Потом были концерты. И встречи. Их было мало.
А потом мне стало 21, и я плакала мою 21-ю первую ночь.
Потом сессионные декады, прошедшие изматывающие.
И сейчас я сижу снова на балконах моего темного города, исчерченного родинками фонарей и внутри чувствую возведенные крепости.
Главное чувство этого года: одиночество.
Музыка: постижение ее сущностей, космос и пещеры закрытых глаз.
Дружба: Урсула – Натан и Вилли, с которыми у меня снова конфликт.
Вечора года: сломанная нога после свадьбы Юли [502].
Учеба: сданный Никонов [503] и зачеты и лекции Мигунова [504]. Знакомство с Историей Русской Философии: сложнее.
4 / 01
Рецензия на DMR [505].
От легкого бриза, утопленного в солнце, фанка, из которого кораблями выходит голос Эзра Паунда, заканчивая утопающим в темных водах
