октябрем и зимневанием – чудный коридор по ту сторону. Не он один свой путь проложил в этом разломе. Месяц разъездов.
Мамлеев уходит. Вьюга кружила московскую напряженность, асфальт скучающе принимал поступь, дома претерпевали сумерки, внутри пустоты. Продирались, прорывались, скреблись.
Ветер ныл, епилептический скрежет вечера.
Знамя в руки водрузить. Внутреннее, тайное (только я знаю о его величии) – и в адочек, Ниночка, в адочек! Или вверх!
Ведь все одно.
29 / 10
Выговориться, небрежно разорвав уровень, и вдаль.
Колени постанывают – у доктрин подкашиваются ножки.
Пламенем возгореться.
9 / 11
Когда-то давно он пришел ко мне в гости. Небрежно горели свечи. Мандаринные поляны на подоконниках. Гирлянда слегка освещала срез его левой щеки, прорезанная сквозь овал лица – геометрически – скула. Он повернут правой стороной тела к окну. Луна бледным взором окинула молчаливую комнату. Он снова думает о Карелии. Он часто о ней думает – особенно когда отворачивается от меня. Я знаю этот поворот наизусть – в нем всегда слышен шелест карельских лесов. Я вижу его редко. Мы видимся редко и молча. Вместе молчать больней, чем одному. Мы часто молчим. Мы всегда молчим. От этого слова становятся сильней. И каждое превращается из воробья в колибри.
Он приходит, когда свечи истлевают. В их тлении и наступающем мраке он обнимает меня. Приходит ко мне и обнимает. Слегка отстраненно, но с глубокой преданностью. И в этих сумерках и скрежете тоскливого сердца – пространство внутри расцветает роскошным шиповником. Уличный сон начинает виться метелями. Малый момент мотылька охваченного огнем. Мы вместе плетем крыло бабочки.
Мой Ленинград был всегда блокадным – разрушенным и страдающим. И плетение крыла бабочки – мой последний очаг и покров в этом потухающем городе. Очаг, у которого я грела обледеневшие пальцы своей расстроенной, как птица, души.
14 / 11
«Взвейся кострами!»
Вчера были лекции. Ополченцы говорили об опыте войны. Мы – становились слушателями и свидетелями предательства проекта «Новороссия» – следуя тропам их рассказов. Надежды оставались только на внутренние войска – внутри души.
Н. имеет хрустальный взгляд на внешний мир – его суждения оказались режущими. Хрусталь и виртуозная обрученность со словом, когда мы расставались – он пытался запомнить мой запах, чтобы сделать его основой будущей грезы. Мы были частью самой красивой поэмы Велемира Хлебникова и главными влюбленными Платоновского котлована, в котором мы прятались от взора читателя.
Полет вьется во французскую сторону. Когда я услышала о терактах, я обрадовалась – загорелось! 128 жертв, 150 – госпитализированы. Только смерть пробуждает и облагораживает. Только трагедия придает силу – народу, государству, заблудшему человеку. Крик и кровь.
ИГИЛ пробуждает Европу – взрывами, но это единственный способ проснуться захмелевшим от пост-либерализма гражданам. Понеслось!
Люблю кладбища, а от либеральной стаи «бесов» меня оградит сербский крест. От Н. Любовь Н. – на моей груди – распятием!
На Запад! По направлению к аду!
С распятием на груди.
5 / 12
Европейская культура несколько веков безжалостно вытесняла смерть на периферию, в закрытые лаборатории, тайные лагеря. Не вышло. Смерть обернулась терактом. Сменив масштаб жертв, смерть стала публичной – коронованной, она прошла ловко и о ней стали говорить все – политики, ученые, поэты. Новая спираль. Небольшое напоминание о тайной стороне жизни.
Расстрелянных не жалко, пусть там даже были невинные и праведники. Таков план – предначертанные события – на линиях рук, скосах скул, тайной нити жизни. Все, кто убит – были приговорены.
Мой Париж блистал дождем, послетерратктным, в праздник нового урожая. Рассекая бульвар Сан-Жермен, проходя мимо квартиры Мишеля Иньяна, по топким мостам, покинув иранского принца. После полуночные плетения принцессы.
Я любила вкус вина, засыхающий у меня на губах. Синий отблеск нового сорта божоле. Праздник и радость. Взрывы шампанского в испуганном Париже.
Широкие бокалы!
Сегодня, когда мы вспоминаем житие римской девушки, святой мученицы Татианы, мы можем задаться вопросом: а зачем надо было ее убивать?
Ну да, она не хотела поклониться римским богам, идолам… Ну да, ее пытали, мучали, издевались. Но в конце концов могли посадить ее в тюрьму на многие годы или отправить в ссылку в далекую провинцию. Зачем убивать юную девушку? Какую опасность она собой представляла? Для мощной Римской империи – этого колосса, гиганта, покорившего полмира? Для империи с ее непобедимой армией, железной дисциплиной, продуманной юридической системой, отшлифованной риторической традицией? Что опасного в хрупкой молодой девушке?
Но римляне недаром завоевали полмира и построили мощнейшую империю. Они понимали, что главная сила заключается в идеях. Татиану убивали за идею. Идеи – вот что движет миром. The pen is mightier than the sword, говорит английская пословица. Перо сильнее меча. Слово сильнее оружия. Как подчеркивает апостол Павел, «острее меча обоюдоострого». «Историю движут идеи и страсти, а пушки потом уже стреляют», говорил митрополит Вениамин (Федченков).
Еще один великий мыслитель из римского мира, блаженный Августин Иппонский написал об этом огромную работу – De Civitate Dei, «О Граде Божием». Тщательно исследуя человеческую историю, он показал, в несколько обобщенном виде, что в земном бытии идет постоянная борьба двух устремлений, двух концепций, двух градов. «Итак, два Града созданы двумя видами любви, а именно: земной – любовью к себе вплоть до пренебрежения Богом, Небесный – любовью к Богу вплоть до забвения себя».
В борьбе этих двух устремлений совершается человеческая история. Идеи правят миром.
Это происходит и сегодня. Жила-была студентка МГУ, такая же, как и многие из здесь стоящих. Училась на философском факультета МГУ, потом в аспирантуре. Молодая девушка, она трудилась без устали, читала книги: Платона, Дерриду, Кьеркегора, самых модных постмодернистов, Дионисия Ареопагита, русскую литературу.
Училась без устали. Работала над словом; была косноязычной – но стала прекрасным оратором. Свободно говорила на нескольких языках. Сочиняла музыку, писала стихи. Молилась Богу, ходила в храм. Публиковала свои статьи, выступала на конференциях, на радио, в Интернете, причем на разных языках. Она понимала, что идеи правят миром, идеи движут историю…
Но этим летом, в августе, ее взорвали в машине, совершили теракт. Ее звали Дарья Дугина.
Те, кто это совершил, понимали, что идеи – это самое сильное оружие: идеи правят миром.
Но что же: смерть – это значит поражение? Это значит, что Град Божий проиграл?
Но мы знаем, что и Христос Спаситель был убит, распят на кресте, но «смертию смерть попрал и сущим во гробех живот даровал». Животворящая смерть Спасителя стала победой христианской идеи, торжеством Града Божьего.
Так же и кровь мучеников –
