Правда, моя сестренка Эля всегда отказывалась от перчаток, когда ездила вольтиж [7], но родители были неумолимы.
Однажды во время представления в цирк вбежал человек в полушубке и буденовке с пистолетом в руке. Вскочив на барьер, он громко крикнул:
– Белые прорвались в город! – и прямо через манеж бросился за занавес, на конюшню.
Мой дед в ту пору на манеже не работал. Он был режиссером, а на представлениях стоял в униформе, чтобы в случае надобности помочь артистам. Увидев незнакомца в буденовке, дед догнал его, взял за руку и отвел в наш гардероб.
В тот же момент в цирк ворвались несколько белых офицеров в сопровождении солдат.
– Сидеть на своих местах! – громко приказал один из офицеров. Солдаты с ружьями тотчас подбежали ко всем дверям и встали возле них. Офицер предложил зрителям пройти к выходу, предъявить документы и покинуть цирк. Тут же несколько солдат по его команде побежали на конюшню. Они обшарили все углы, прошли под галеркой, но никого не обнаружили. А в это время в нашей гардеробной дед, торопясь, доставал из огромного кофра, в котором хранились костюмы, офицерский мундир и шинель с меховым воротником. Незнакомец переоделся, его буденовку и полушубок дед спрятал в кофр и плотно закрыл крышку. Не спеша вышли они из гардероба и направились к черному ходу, где с ружьем стояли часовые. Подойдя к ним, незнакомец громким голосом строго произнес:
– Там его нет! Никого не выпускать! – и вышел на улицу.
Наступило долгожданное лето. В цирке по-прежнему шли представления. Однажды вечером гимнаст, работавший под куполом, осушая руки магнезией, уронил мешочек. На арену выбежал униформист, поднял его и, не зная, как передать магнезию гимнасту, растерянно посмотрел вверх. Мой дед, наблюдавший за этой сценой, взял у униформиста мешочек и, ухватившись за висячий канат, быстро полез по нему. Добравшись до гимнаста, он отдал магнезию, а сам кульбитами, как обезьяна, соскользнул вниз. Когда дедушка коснулся арены, все зааплодировали, а оркестр перестал играть.
Вдруг на барьер встал какой-то красноармеец и громко сказал:
– Товарищи! Перед нами не только великолепный артист, как он это только что доказал, но и замечательный человек! – и тут же, не сходя с барьера, он рассказал публике, как зимой, когда ворвались белые и ему грозила смерть, Вацлав Мартынович Жеймо спас его, переодев в офицерский мундир. И дал ему тем самым возможность оставаться в тылу врага и продолжать борьбу.
Кто-то крикнул:
– Качать Жеймо!
Толпа кинулась к барьеру, и деда подхватили чьи-то руки…
А ночью, когда мы спали в своих импровизированных кроватях, раздались выстрелы. Все мгновенно проснулись.
– Неужели опять белые? – воскликнул папа.
– Да спи ты, – проговорила сонная мама, поворачиваясь на другой бок. – Это не белые, а черные. Черный квас, который я сварила, налила в бутылки и поставила под твою кровать.
Осенью 1920 года мама, папа, Павлуша и мы с сестрой поехали с труппой на гастроли в Боготол. Приехали налегке. Дедушка с Орликом и тяжелым багажом остался в Екатеринбурге.
Цирка в Боготоле не оказалось, и нас пригласили выступать в местном театре. Однако сцена там была непригодной для гимнастов и акробатов, и все артисты уехали обратно. Осталась только наша семья. На сцене мы могли выступать с номером «Музыкальные эксцентрики» и акробатическими танцами – «Сестры Жеймо – Эля и Яня».
Театр чередовал программу: один день – наш концерт, а на следующий – спектакль. Вскоре мама, как самая храбрая, начала играть в театре. И очень удачно. Голос у мамы был красивый, двигалась и танцевала она отлично. Только один раз мама оскандалилась. Играли комедию. Сидя на скамейке в саду, мамин партнер задал ей какой-то вопрос, в ответ на который мама должна была весело и звонко рассмеяться. Но вместо смеха на сцене царило гробовое молчание. Мама сосредоточенно смотрела в зрительный зал, мучительно что-то соображая. Актер повторил свой вопрос во второй, в третий раз… И вдруг из суфлерской будки громко, так, что услышал весь зрительный зал, раздалось:
– Три «ха-ха».
– Три «ха-ха», – как бы очнувшись, механически проговорила мама.
В зале послышался одобрительный смех. Публика решила, что режиссер придумал новый трюк.
После спектакля папа спросил:
– Ты что, придумывала на сцене меню завтрашнего обеда?
Мама рассмеялась:
– А ведь ты угадал. Понимаешь, в первом ряду сидел мясник. Вот я и подумала, будет ли завтра у него мясо, или мне придется до репетиции бежать на базар.
Прошло уже несколько дней наших гастролей. Как-то утром мама сказала мне:
– Надевай свое бархатное платье, только побыстрее. И идем.
– Куда? На репетицию?
– Нет.
– На базар?
– Совсем не на базар.
– Так куда же? – не унималась я, однако быстро переоделась.
– Не спрашивай, это сюрприз.
– А Эля?
– Эля будет заниматься хозяйством. У каждого свои дела, – ответила мама загадочно.
– А я сейчас отгадаю, куда мы пойдем! – заявила я с угрозой.
– Даже не пытайся, все равно ничего не получится. Лучше поторопись.
Стоял страшнейший мороз. Мы с мамой дошли до какого-то особняка, и только я успела подумать, хорошо бы сюрприз был в этом красивом доме, как мама взяла меня за руку, мы поднялись на крыльцо и очутились в вестибюле, а потом – в огромном зале с зеркалом во всю стену. По бокам к стенам были привинчены палки, как в балетной школе сестер Каменевых. В зале стоял галдеж. Здесь собралось пятнадцать или двадцать человек молодежи! Юноши в коротких штанишках и тапочках, девушки в трико и коротеньких юбочках. Как только мы показались на пороге, шум как по команде стих. Мы поздоровались, и мама сказала:
– Ну, вот ваш педагог.
Я оглянулась, ища педагога.
– Что ты смотришь? – улыбнулась мама.
– Где же педагог? – спросила я шепотом.
– А сюрприз забыла? Педагога зовут Яня.
Кто-то не выдержал и засмеялся, но мама вполне серьезно заявила, что терпения и твердости у меня больше, чем у нее, и достала из сумки мои балетные туфли. Все смотрели на нас. Многие видели меня в концерте и теперь переговаривались. Думаю, их смущал мой юный возраст – мне было десять с половиной лет.
– Вспомни, как сестры Каменевы были педагогами, а вы – ученицами. Сегодня все будет наоборот: ты учительница, а все они, – тут мама показала на молодежь, внимательно наблюдающую за нами, – все без исключения твои ученики. Это же замечательно, правда?
– Но сестры Каменевы были взрослые, и все они тут тоже взрослые, а я…
– Зато ты знаешь и умеешь то, чего никто из них не умеет.
Мама вывела меня на середину зала и весело сказала:
– После репетиции в
