Король: Все их оборонительные укрепления ничего серьезного не представляют и нашему продвижению не помешают.
Юлленкрук: Если противник увидит, что ему не удается остановить армию, он начнет выжигать свою страну.
Король: Если они сами не сожгут ее, то это сделаю за них я.
Юлленкрук: Ваше величество со временем узнает, как опасно заходить вглубь территории противника, оставляя далеко позади собственную и собственные коммуникации.
Король: Мы должны на это решиться, пока нам сопутствует счастье.
Юлленкрук: Счастье бывает обманчиво, ваше величество имеет перед собой убедительный пример короля Франции, который во всех своих делах был баловнем удачи, но когда его армия слишком далеко удалилась от своей страны к Хёхштедту на Дунае, она вся целиком погибла...
Король: Бедный француз, ему уже никогда не подняться на ноги.
Юлленкрук: Франция — сильное государство, а французы — великий народ, если им повезет, они еще могут все изменить.
Король: Этого не произойдет, Франция в полосе неудач.
Юлленкрук: Все во власти Господа Бога. Да сохранит он армию вашего величества от подобного несчастья. Я опасаюсь печальных последствий.
Король: Они не обязательно должны случиться, не ломайте больше над этим голову.
Юлленкрука, по характеристике А. Стилле, «рутинного стратега», выслушали, но не послушались.
Впрочем, задним числом люди всегда становятся умнее и мудрее.
На той стадии развития событий никакие аргументы против своего плана король адекватно не воспринимал. Эффект окапывания русских войск и пагубное воздействие тактики выжженной земли шведы почувствуют позже, но спрашивается: могли ли самые осторожные и дальновидные генералы и советники из окружения Карла предвидеть их из сморгоньской (не говоря уж о саксонской) перспективы? Сомнительно. Все они вместе со своим королем привыкли к «цивилизованным» способам борьбы, когда военное поражение противника не влекло за собой сопротивления населения на занятой территории, когда покоренное в одном или двух сражениях государство превращалось в базу снабжения войск-победителей. А в России шведы и король столкнулись с совершенно другой реальностью: на пути продвижения на восток шведским войскам не только не удалось «набогатиться» (выражение фельдмаршала Б. Шереметева), как в Саксонии, но пришлось в буквальном смысле слова голодать и переходить на подножный корм. Вот этого ни Юлленкрук, никто другой из окружения Карла предвидеть не могли.
Можно ли упрекать Карла XII в недальновидности, упрямстве и уповании на такую скользкую субстанцию, как удача? Ведь ему действительно везло во всем и всегда, почему же должно не получиться на этот раз? Юлленкрук справедливо говорит о растянутых коммуникациях и удаленности тыловой базы и приводит пример французов. Но ведь Александр Македонский тоже оторвался от своей Македонии на тысячи миль, и это не помещало ему дойти до Индии и покорить по пути много государств. А походы предыдущих королей Швеции в Европе? А разве саксонская или датская армии были хуже русской? И где они теперь? Русские до сих пор боятся шведов, избегают вступать с ними в сражения, а если и решаются на них, то при значительном численном превосходстве. А разве удачу следует сбрасывать со счетов? Можно иметь в своем распоряжении все: и хорошо обученное сильное войско, и способных боевых генералов, и удачную диспозицию, но без этой птицы счастья все может пойти прахом. Каждый, кто хоть однажды в жизни дерзал — будь это хоть ученый, врач, дипломат, ремесленник, мошенник, чиновник, художник, — разве в глубине души он не мечтал ей удаче?
«В войне нет ничего невозможного, — говорил Г. К. Дёбельн[120], — если умеешь спорить с препятствиями, отдаешься на волю дерзости, делаешь ставку на счастливую случайность и добиваешься самой удачи».
Конечно, Карл XII не мог не предполагать, что Петр I, чтобы затруднить продвижение противника и усложнить проблему питания его армии, прибегнет к тактике выжженной земли. Но король полагался на выносливость своих солдат, на находчивость своих офицеров, на прозорливость своих генералов и конечно же на себя. Проблема снабжения важная, но не главная, шведам уже приходилось терпеть всяческие лишения, и они всегда находили выход.
Так или примерно так, по всей видимости, рассуждал шведский король, направляя свою армию на Москву, чтобы поразить противника в самое сердце. И ни Юлленкрук, ни граф Пипер, ни любой другой генерал или советник не могли уговорить короля свернуть с этого пути.
Из Сморгони, как мы уже упоминали выше, Карл XII переехал в село Радошковичи, к северо-западу от Минска, и прозимовал там с 27 марта по 16 июня 1708 года. Месяц в Сморгони и почти три месяца в Радошковичах — видно, еще не все детали предстоящей кампании сложились в голове у короля Швеции.
Радошковичи, как и Сморгонь, тоже были далеко не Парижем и даже не Альтранштедтом. Сырость, холод, комары, оглушающая тишина... Казалось, что Создатель в этих местах еще только приступал к своей работе. Да, хорошо было воевать в Европе: деревни были полны съестного, города исправно платили контрибуцию, дороги были мощеные и укатанные, население в целом если не безразличное, то вполне дружественное, любое сражение, любая победа становится предметом обсуждения и восхищения, а здесь... Здесь можно со всей армией утонуть в болоте, и никто в мире об этом не узнает. «Сатисфакцию» здесь можно было требовать только с медведей и волков[121].
В начале апреля, по вызову короля, в Радошковичи прибыл главнокомандующий военными силами в восточных (прибалтийских) провинциях генерал A. Л. Левенхаупт. Адам Людвиг Левенхаупт (Левенгаупт) родился в 1659 году в шведском лагере под Копенгагеном во время похода в Данию короля Карла X. Его родители — отец, храбрый воин и крупный землевладелец, и мать, троюродная сестра Карла X с кичливой аристократической фамилией цу Гогенлоэ-Нойштайн унд Гляйхен — рано умерли, и ребенок воспитывался в аристократических семьях М. Г. Делагарди (де ла Гарди) и К. Г. Врангеля. Учился в университетах Упсалы, Лунда и Ростока, мечтал стать дипломатом, но пробиться в эту кастовую чиновничью среду без посторонней поддержки не смог и выбрал, как образно пишет современный шведский историк П. Энглунд, «дорогу меча». Он начал военную карьеру за границей, воевал с турками в Венгрии, девять лет маршировал под голландскими знаменами во Фландрии, а с 1700 года был назначен командиром одного из резервных полков и во время боев с русскими в Прибалтике проявил свой полководческий талант и сделал быструю карьеру.
«Очень искусный и храбрый воин, знающий и уверенный в себе, искренне верующий и умный, непривычно образованный для вояки (прежде у него было прозвище “полковник-латинист ”, чем он гордился)» — так характеризует его Энглунд. Генералу от природы было присуще личное мужество, во время боев вел себя спокойно и хладнокровно и не боялся опасности. Его любили солдаты — он олицетворял собой образ отца-командира и проявлял искреннюю заботу о своих подчиненных.
