С тех событий прошло всего тридцать дней, как старый мир уже сломя голову бросился к забвению, а некоторые детали произошедшего убийства начали всплывать. Только Мехмедбашичу удалось спастись, бежав в Черногорию, которая, несмотря на договор о выдаче, отказалась передать его в Австрию и устроила ему побег. Принцип и Чабринович были арестованы в Сараево, и судья Лео Пфеффер в течение нескольких дней проводил допрос. Их последующая госпитализация скрыла тщательно утаиваемую роль «Черной руки» и сербских спецслужб в произошедшем. Подробности всплыли после того, как были схвачены и допрошены Илич, Чубрилович и Попович. В течение недели после убийства австрийские чиновники уже знали о причастности высокопоставленных сербских офицеров, в том числе о том, что майор Танкосич и Милан Циганович тренировали Принципа и его товарищей в Белграде; о том, что заговорщики были вооружены бомбами и револьверами из сербских военных арсеналов; о том, что сербские государственные служащие помогли им переправиться в Боснию. Хотя противоречивая информация и намеренная ложь привели к тому, что Австрия ошибочно обвинила Narodna Odbrana в подстрекательстве и пособничестве заговору, основные выводы были сделаны правильно.
Сербия разрывалась между попыткой примирения и открытым неповиновением. Через два дня после убийства Белград заверил Вену, что «будет сделано все, чтобы доказать, что не потерпит в пределах своих границ любую деятельность и агитацию… направленные на то, чтобы разрушить союз с Австро-Венгрией». Еще через несколько часов после этого сообщения министерство иностранных дел в Белграде отреагировало на просьбу Австрии о сотрудничестве резко и пренебрежительно: «Пока что еще ничего не было сделано, и не по вине правительства Сербии».
Теперь в Вене полагали, что все это являлось достаточным основанием, чтобы начать активные действия против Белграда. Как и следовало ожидать, Конрад фон Хётцендорф предложил немедленно начать военные действия против Сербии. Но дипломаты были несколько осторожнее: война могла быть необходимой и даже желательной, но прежде чем ее начать, нужно заручиться общественной поддержкой и согласием со стороны главного союзника Австро-Венгрии — Германии. Первый вопрос вскоре разрешился сам собой: как уже говорилось, не все обожали Франца Фердинанда, но многие видели в нем будущего спасителя империи. Убийство его и Софии вызвало широкое негодование. Их смерть в Сараево от рук террористов, признавшихся в своих связях с должностными лицами Сербии, настроила общественное мнение против Белграда. Более того, открытое ликование произошедшим убийством на страницах ряда изданий сербской прессы еще больше распалило австрийскую общественность. Когда после их появления Вена выразила протест, сербский премьер-министр Пашич ответил, что он не может вмешиваться в дела свободной прессы, только если она не занимается открытой «революционной пропагандой» или «lèse-majesté» (фр. оскорбление монархов. — Прим. пер.) сербского трона. Но эта отговорка не удовлетворила Вену: получалось, что Пашич будет действовать, если белградские газеты напечатают что-то против сербского короля, но радостные статьи об убийстве наследника Австро-Венгрии считались приемлемыми. Все это способствовало тому, как отмечал британский посол в Вене сэр Морис де Бунзен, что только росло взрывоопасное настроение в обществе. Он сообщал, что в стране зрело чувство, что Австрия «теряет свое положение великой державы, если она проглатывает любую чепуху, которую предлагает ей Сербия».
Теперь Австрии нужно было узнать реакцию Германии на случай возможного конфликта с Сербией. С этой целью Франц Иосиф писал кайзеру страстные, осуждающие письма: «Эта орда криминальных агитаторов в Белграде… Кровавое дело было работой не одного человека, но хорошо спланированным заговором, нити которого тянутся в Белград. Хотя не представляется возможным полностью доказать соучастие правительства Сербии, никто не может усомниться в том, что его идея объединения южных славян под сербским флагом несомненно поощряет такие преступления, как и в том, что сложившаяся ситуация представляет угрозу для моего Дома и нашей страны. — И добавлял: — Задачей, стоящей перед моим правительством, я вижу изоляцию и ослабление Сербии».
Возмущение убийством своего друга и отношение к Сербии как к нации бандитов подтолкнули Вильгельма II на согласие с планируемыми действиями Австрии. Необходимо было быстро разделаться с беспокойной балканской страной. Все должно было быть сделано до того, как какая-нибудь другая страна сумела бы выдвинуть свои возражения или вмешаться. Он сказал, что это «чисто австрийские дела» и в них не должны фигурировать немецкие военные. Кайзер не планировал войну, но, скорее, был готов поддержать ограниченное военное вторжение, призванное, среди прочего, разоблачить членов сербского правительства, помогавших заговорщикам. Он был уверен, что Россия не заступится за Сербию, так как «царь не поддержит» королевских убийц. Сербия тогда будет вынуждена принять требования Австрии, и вопрос решился бы в течение нескольких дней.
Но Австрия затягивала развитие событий. Чиновники в Вене потратили около двух недель за спорами и составлением списка формальных требований, которые предстояло выдвинуть Сербии. Составленный документ не был, как это часто представляют, ультиматумом, предполагающим начало военных действий в случае отказа. Скорее, австрийская нота была демаршем — формальным перечнем требований к Сербии, с указанием отводимого на их выполнение времени и угрозой разрыва дипломатических отношений в случае отказа.
Все, включая должностных лиц в Белграде, знали, что это должно было произойти. Через свои дипломатические каналы Сербия дала понять, что ее сотрудничество будет ограниченным. За неделю до того, как пришла эта нота, Белград распространил заявление, в котором сообщалось, что любые требования создания единой австро-сербской комиссии по расследованию будут отклонены; что подозреваемые в причастности к убийству не будут переданы Австрии; что будут игнорироваться любые требования прекратить работу националистических обществ и что будут отклонены любые требования введения цензуры относительно печатных изданий, приветствовавших убийство, так как это будет означать «иностранное вмешательство во внутренние дела». Несколькими днями спустя Пашич предупредил членов сербских дипломатических миссий, что их страна «никогда не согласится на выполнение требований, направленных против достоинства Сербии, и что это неприемлемо для любой страны, которая дорожит и сохраняет свою независимость».
