Мы не настолько приметные граждане России, чтобы нами занималась ЧК. Так что диктатура была сама по себе, мы — сами по себе. Другое дело — та обстановка, в которой приходилось жить… — Казалось, он на какой-то момент погрузился в далеко не приятные воспоминания. — Вы интеллигентный человек, господин Бешон, а потому, уверен, поймете меня.
И он, постепенно перехватывая инициативу, опустился на стул, достал сигареты, закурил, сладко выпустив изо рта тонкую струйку дыма. А затем, бросив ногу на ногу, поведал грустную историю средней руки писателя, перед которым Советская власть закрыла двери издательств, лишив тем самым последнего куска хлеба. Импровизировал Страуян легко, талантливо, иногда правдиво выхватывая целые страницы своей жизни, а порой фантазируя, на ходу создавая только что придуманный образ своего тезки.
— Так вот, — закончил он, — бегут — не совсем то слово, господин поручик. Я бы скорее определил так: ищут хоть малейшее применение своим творческим возможностям. Пусть даже амбициям. Конечно, — будто только что вспомнив о своем спутнике, продолжил Ян, — это касается меня. А что до моего земляка — там все проще. Стремится закончить прерванное всей этой смутой высшее образование.
— Да, это так, — подтвердил слова друга Семен.
Заложив руки за спину, Бешон расхаживал по кабинету, опустив голову, и в раздумье созерцая свои до блеска начищенные сапоги:
— Хотел бы, господа, верить вашей искренности, да не могу. Не имею права, — разведя руками и притворно вздохнув, контрразведчик сел за стол и открыл тоненькую папку. — По имеющимся у нас сведениям, вы — большевистские агенты. В настоящее время наши люди выясняют некоторые детали, касающиеся вашей миссии здесь, в Болгарии. Думаю, это не займет много времени. А до тех пор вынужден, господа, задержать вас.
— Но это же абсурд! — возмутился Страуян. — Неужели мы похожи на большевистских шпионов?! Мне кажется…
— Меня не интересует, что вам кажется, — отрезал Бешон. — Придется некоторое время побыть у нас на содержании. До выяснения обстоятельств. Как долго это продлится, в большой степени зависит от вас самих. Честь имею, господа.
1919 г., август — октябрь, Варна
Выяснял обстоятельства поручик Бешон не спеша. Но арестованные были на него не в обиде. Понимали, что причиной тому не нерадивость француза, а надежность их легенды и четкая конспирация коммунистов.
Два месяца провели Страуян и Мирный под арестом в первом полицейском участке Варненского окружного управления. А проще — в полумраке приземистого помещения, бывшего когда-то полицейской казармой. Обшарпанные, с отвалившейся штукатуркой
стены, полусгнившие доски пола, по которым шмыгали обнаглевшие крысы. Спали на обычных солдатских кроватях с несвежим бельем.
В первый же день заключения друзья обсудили создавшееся положение. Прежде всего, о случившемся надо было известить болгарских товарищей, наладить с ними связь. А кроме того, попытаться разузнать у Бешона планы контрразведки в отношении их.
Первую часть задачи взял на себя Ян Карлович. Видя, что их охраняют болгарские полицейские, он разыграл для них настоящий спектакль, убедительно имитировав нечеловеческие переживания о багаже, оставшемся в «Сплендиде». Пожилой полицейский уже на второй день полностью разделял опасения симпатичного, смирного арестанта. Обещал помочь. Но вместо того, чтобы сопроводить друзей в гостиницу, а они очень рассчитывали установить связь со своими людьми в «Сплендиде», полицейский направил за вещами двух подчиненных. Хитрость не удалась. Связи по-прежнему не было.
Тогда, вспомнив, что многое в этом мире подвластно деньгам (которые еще в довольно большом количестве оставались у друзей) Страуян кардинально изменил тактику действий. Приучив охранников к мысли, что они, невинно пострадавшие, полностью смирились со своим положением, Ян Карлович добился главного — никто из полицейских вскоре уже не опасался, что их подопечные могут сбежать. И тогда в ход пошли левы. За определенную мзду полицейские стали приносить им в импровизированную камеру купленные в магазинах сигареты, дефицитные продукты с базара.
Расчет удался. Крючок с наживкой заглотил и секретарь окружного управления, социал — демократ. Почуяв легкую возможность приятно проводить вечера за чужой счет и не опасаясь подвоха со стороны иностранцев (куда, мол, тем бежать в чужой стране?), он начал водить их ужинать в ресторан Приморского парка. А кроме того, на сытый желудок с удовольствием вел со Страуяном светские разговоры о том — о сем. Чаще говорили о литературе, в которой Ян Карлович был профессионально силен. Вскоре к ним присоединился и старый знакомый русских местный адвокат.
Тем временем Мирный все чаще настаивал на встречах с контрразведчиком. Порой их беседы заканчивались далеко не в мирных тонах. Да это и понятно — Семен усиливал и усиливал нажим на Бешона, разыгрывая невинное возмущение незаконным якобы арестом. И однажды поручик не выдержал. Сорвавшись на крик, он сообщил Мирному, что вскоре их этапом направят в Софию, а оттуда — в Стамбул, для передачи белогвардейцам. Чуть успокоившись, резюмировал:
— Так что прекратите добиваться встреч со мной. Это, как вы понимаете, ни к чему. Будете разбираться со своими соотечественниками.
Семен с удовольствием последовал его совету, так как дальнейшие рандеву с французом уже не были нужны. Он добился своего, получив нужную информацию.
Вечерние моционы в Приморский парк, тем временем, чуть не привели к провалу. В один из вечеров адвокат подошел к их столику с загадочной улыбкой:
— Господа, хочу сделать вам сюрприз. Минуту терпения, и вы, — он выразительно посмотрел на Страуяна, — будете иметь возможность встретиться со старой знакомой.
Ян Карлович побледнел, незаметно обменялся взглядом с Семеном, как бы давая понять, что в случае чего действовать придется по обстановке.
Тем временем адвокат удалился и через некоторое время вернулся, ведя под руку симпатичную молодую женщину. Та, увидев Страуяна, бросилась ему на шею:
— Ян Карлович, вот так встреча! Какими судьбами?
Секретарь окружного управления насторожился. Весь хмель с него как рукой сняло. Мирный в немом напряжении с силой сжал в руке рюмку с ракией: «Кто эта женщина? Насколько опасна?..»
Страуян быстрее других оценил обстановку и взял инициативу в свои руки:
— Знакомьтесь, друзья, Мила Тимофеева. Из России. Моя старая знакомая.
Предупреждая ее вопросы, Ян Карлович объяснил, что они с Семеном по недоразумению арестованы. Мила оценивающе посмотрела в сторону полицейского. Тот поднялся, по привычке щелкнул под столом каблуками, наклонил голову. В этот момент Страуян, будто поправляя галстук, многозначительно приложил к губам указательный палец. Девушка все поняла и будто споткнулась на полуслове, сдержав в себе так и просившиеся на язык десятки вопросов.
Как потом объяснил Ян Карлович, это была его бывшая ученица Парижской школы русских эмигрантов, где он в свое время преподавал литературу. Вопросы Милы, касающиеся тех времен, могли вывести разговор на
