на разночинца, и не казалась данью моде.
В отличие от соседа Леня, как выяснилось, был уже папой, жена и дочь жили в Ленинграде, скоро приедут в отпуск, и потому он старается как можно больше успеть со своей новой работой — надо же уделить время семье. А движется дело не так уж споро, потому что Леня человек общественный и всякий раз, как появляются туристы, а их тут полно с разных пансионатов и просто бродячих грибников, которым охота послушать про птиц, зовут именно Леню, у него дар лектора, да и есть о чем рассказать.
Он и мне стал рассказывать о своей работе так, что чувствовалось — привык к слушателям, да и говорить о любимом деле ему приятно.
Он пришел сюда впервые, будучи лаборантом ЛГУ, то есть уже со сложившимися интересами. Дольник знал Соколова еще с той поры, когда он только начинал экспериментировать с круглыми клетками. Метод был не нов, однако Леонид наткнулся на любопытное явление — ориентацию в клетках проявляют не только перелетные птицы, но те, что не совершают миграций, — оседлые. Так он стал изучать воробьев, синиц-пухляков, разлетавшихся из гнезд на сотни километров в определенных направлениях, несмотря на то, что их сбивали контрольными поворотами клетки. Выходило, что направление у них врожденное. Возможно, не будь его, они бы не разлетались, создавая перенаселенность. Природа мудра, нелегко постичь ее загадки, многое неясно. Почему, скажем, братья, сестры из одного выводка летят в разные стороны, почему после четырнадцати дней они садятся там, где их застал этот срок…
Словом, эта работа была его дипломом.
— А дальше меня волновали вопросы несколько иного плана, в частности явление гнездового пристрастия, проще говоря — любовь к родине.
Задумчиво глядя в окно, Леня с лекторской четкостью и вместе с тем тепло, словно о малых любимых детях, стал рассказывать о зябликах, улетающих осенью в юго-западную Европу, о славках, перемещавшихся в Африку, и мне, человеку непосвященному, довольно трудно было представить малых птах, летящих в поднебесье в дожди и бури на огромные расстояния, ведомые инстинктом, выработанным веками, каким-то таинственным механизмом направления, помещавшимся где-то в клеточке крохотного мозга. А весной их путь обратно к родным гнездам. Часто, обессилев, они падают на палубы океанских судов, иные не выживают, а те, что покрепче, продолжают путь домой, и ничто не в силах их остановить. Здесь, в Прибалтике, и дальше на север они гнездятся, чтобы к осени снова стартовать за тридевять земель и опять вернуться.
— Меня, да и не только меня, многих ученых интересовало даже не само направление, оно врожденное, это уже доказано… Был даже такой опыт и у нас и у американских коллег. Где-то на середине пути часть стаи, молодых птенцов, отловив, смещали в сторону на двести километров. «Старики» по касательной улетали в прежнюю точку и дальше на юг, молодежь летела прямо, но строго параллельно начальному курсу. То есть программа направления налицо. А вот как с локальностью приземления? Ясно, что птенцы так параллельно, в стороне, и будут зимовать. Но уж то место, где сели, они запомнят навсегда. Так сказать, «возьмут координаты». Как это происходит, точно неизвестно…
Были опыты. Едва вылупившихся птенцов перевозили и заселяли ими лесополосы, за тысячи километров от гнездовья. И они там приживались и на будущей весне оказывались именно в этой полосе. То есть не там, где родились, а куда в свое время были доставлены самолетом, хотя там их родители никогда не бывали. Когда же устанавливается эта кровная связь с местом, где впоследствии птица будет гнездиться каждую весну?
И потом, куда они, собственно, возвращаются — в гнездо, где их поселили, или куда они уже сами расселились, а это может быть район в сто квадратных километров. Одни ученые доказывали, что птица верна гнезду, другие — месту расселения. Вот я и решил узнать, есть ли у птиц возраст, в котором они выбирают место будущего гнездования.
Решили поставить опыт, разделили птенцов на две группы, содержа их в затемненных клетках, когда птице видно лишь солнце, звезды и еще небольшой обзор. Затем спустя пятьдесят дней одну группу перевезли подальше. Весной для интереса даже затеяли тотализатор — вернутся ли они к вольеру или туда, куда отвезли? Никто не угадал — не вернулись они никуда. Так и стали считать их блуждающими птицами. Кто знает, где они приземлились весной, может быть, в тех районах, где нет условий для жизни, и погибли.
А другая группа, выпущенная из вольера после тридцати дней и расселившаяся тут же, неподалеку, сюда же и вернулась. Иными словами, срок запечатлевания местности длится тридцать — сорок дней. До этого ученые много спорили, но поскольку они работали с разными видами птиц, имеющими разные сроки запечатлевания, то каждый был по-своему прав.
Леня как бы примирил ученых, ставя опыты на разных видах птиц, это и была тема его диссертации.
— А те, первые — блуждающие? — переспросил я. Уж очень горько было представить птицу, лишенную родины.
Леонид вздохнул:
— Вообще-то мне как-то не верилось, что птица так ничего и не запомнила после полусотни дней, — должны же быть какие-то дополнительные факторы запоминания… Но это уже, как говорится, из области лирики.
Правда ли, напомнил я Лене, что птицы находят свое гнездовье с точностью до ста метров. Никакая аппаратура не дает человеку такой точности без помощи карты. Как это объяснить?
Должно быть, вопрос прозвучал наивно. Он усмехнулся. Природа таит еще немало загадок, и он, как ученый-орнитолог, занимается не столько поиском этого сверхсовершенного механизма, сколько феноменологией. Известно, в программе у птиц скорость и сроки полета, и даже повороты в пути: таинственный механизм направления отключается в том месте, где надо. Но ведь сносят с курса ураганы, ветра, одолевает усталость, а точность приземления остается ювелирной. Что именно запоминает птица, как берет координаты или у нее какое-то особое чутье к углу полета по отношению к солнцу — все это пока догадки. Наука требует точных доказательств…
Скажем, ясно, что они ориентируются по солнцу и звездам, но как именно? Ведь даже ночные мигранты — гуси, утки, кулики, дрозды — иногда перемещаются и днем. По солнцу. Марк, например, считает, что именно солнце основной ориентир, звезды не определяют, а сохраняют направление. Просто птицы запоминают, куда садится солнце, связывают его с азимутом по звездам и ночью сохраняют азимут.
Идет полемика — существует у птиц ориентация по направлению, то есть некий автоматический механизм, или целевая ориентация, то есть способность достигнуть нужной точки, несмотря на стихийные препятствия. Иные склонны предполагать еще и зрительный поиск, но есть данные о
