до дому, Рихард уснул как убитый. Проснувшись, он понял, что организм его стал сдавать.
И опять Зорге предался долгим размышлениям о себе.
— Мальчишкой я был хорошим бегуном, — произнес он вслух. — Никто из ребят не мог меня обогнать. На фронте я был неплохим солдатом: однажды даже пришлось пролежать с пулеметом четырнадцать часов в яме, наполненной водой, а в другой раз не спая семь дней и ночей, но выдержал...
Ощупав руки, ставшие тяжелыми как свинец, он попытался поднять ноги. Суставы болели, а мышцы были словно из ваты. Когда Рихард вздохнул поглубже, то ощутил боль в боках, а сердце затрепыхалось подобно пойманной птице. Лицо было горячим и потным.
— В Шанхае, — продолжил он разговор с самим собой, — мы пили три дня беспробудно, потом я навел шмон в ресторанчике и переспал с двумя девицами. В Пекине мы взяли в аренду целый увеселительный дом и пропадали в нем четырнадцать дней. А четыре года назад уже здесь, в Токио, я отправил под стол восемнадцать здоровенных мужиков, напившихся под завязку, а сам после этого сел за стол, написал статью в газету и подготовил пять радиограмм. Организм мой был подобен точно работающему механизму. Теперь же пришел конец.
Так размышлял Зорге еще некоторое время, а затем заставил себя подняться.
— Но я не сдамся и подохну только тогда, — воскликнул он, — когда буду уверен, что и Гитлер находится в стадии издыхания!
Облившись холодной водой и немного придя в себя, Рихард поехал в город, где из главного почтамта позвонил Одзаки.
— Поднялась ли температура? — спросил он нетерпеливо. — Или же пациент начал выздоравливать?
— Окончательный диагноз еще не поставлен, — ответил Одзаки. — Ожидаю его с часу на час. Позвоните, пожалуйста, попозже.
— Желаю выздоровления, — разочарованно произнес Зорге и повесил трубку.
Затем поехал в посольство, где с беспокойством стал ходить из коридора в коридор основного здания, ни с кем не здороваясь и не отвечая на приветствия. Казалось, он никого не видит.
Наконец Рихард направился в рабочий кабинет посла. Отт сидел за письменным столом и взглянул на вошедшего со снисхождением, стараясь не замечать, сколь небрежно был одет его друг.
— Вам необходимо отдохнуть, доктор, — сказал посол озабоченно. — Поезжайте на море. Мой домик на побережье всегда в вашем распоряжении, как вы знаете. Воспользуйтесь этим.
На предложение посла Зорге не отреагировал и задал вопрос:
— Понимаете ли вы, что ваши любимые япошки не так глупы, как это может показаться? Они не полезут в драку из-за Гитлера.
— Пока еще ничего не решено, — возразил генерал.
— Можете спокойно передать в Берлин, господин посол, что Япония не будет связываться с русскими.
— И этому вы, кажется, рады, доктор!
— Я прямо-таки счастлив, — с горечью произнес Зорге. — Меня просто распирает от счастья при мысли, что Гитлер бездумно жертвует жизнями миллионов немецких солдат, что он ставит на карту само существование Германии и подталкивает весь народ в пропасть. Боже мой, какое это счастье!
— Я сделал все, что мог, чтобы уберечь свое отечество от самого ужасного.
— Не забывайте об этом никогда! — воскликнул Зорге с пафосом. — Думайте об этом постоянно. И верьте мне, пожалуйста, что я тоже старался добиться лучшего.
— Это я знаю, дорогой мой доктор!
— Вы должны в это верить, господин посол, — умоляюще сказал Рихард. — Даже тогда, когда не будете знать это доподлинно.
— Как мне следует вас понимать?
— Мы долгие годы шли вместе плечо к плечу, господин посол. На забывайте этого. И все мои соображения и предложения, которые я имел честь вам сообщать, были правдивыми и точными.
— Конечно же, доктор.
Посол ощутил некоторую неловкость от необычной разговорчивости Зорге.
— К сожалению, вы были не всегда последовательны, — с жаром продолжил Рихард. — Вы хотели служить Германии, но служили и нацистам. Эти две вещи, однако, несовместимы.
— У нас не было выбора, — возразил Отт. — В целом ряде случаев служба Германии являлась, к сожалению, одновременно и службой Гитлеру.
— Что касается меня, — проговорил Зорге не без гордости, — то я никогда не служил Гитлеру.
— Только Германии?
— Только моей Германии, — ответил Рихард и вышел.
Он снова пошел на главпочтамт и позвонил Одзаки.
— Поставлен ли уже диагноз?
— Да, — сказал японец. — Сердце вне опасности. Очаг болезни перемещается, как мы и предполагали.
— Благодарю вас, — со вздохом облегчения промолвил Зорге и закрыл глаза.
Чувство глубокого удовлетворения охватило все его существо. Здесь, в узкой, обшарпанной и душной телефонной кабине, он испытал самый большой триумф в своей разведывательной деятельности.
— Рекомендую и вам длительный отдых. Будьте здоровы! — пожелал он Одзаки.
— Благодарю вас, дорогой друг, — ответил тот,
Зорге положил трубку. Прошло несколько минут, пока он пришел в себя, но сердце его продолжало бешено колотиться.
Он сразу же поехал к Максу Клаузену, которому приказал:
— Приготовься. Срочная радиограмма.
— Опять? — недовольно спросил тот.
— Последняя, — заверил его Зорге.
Текст ее гласил:
«Директору от Рамзая. 15 октября 1941 года. Квантунская армия на Сибирь не нападет. Япония приняла решение продвигаться только на юг. Повторяю: японский нейтралитет абсолютно достоверен. Япония на Россию не нападет».
— Это, пожалуй, решит исход войны, доктор, — уважительно сказал Клаузен. — Теперь русские смогут бросить все наличные силы против немцев, не заботясь о тыле.
— Еще одно сообщение, — произнес тихо Зорге.
— Еще одно?
— Самое последнее, Макс.
— Будем надеяться, — пробурчал тот.
Зорге продиктовал:
«Прошу направить меня на фронт как простого солдата для участия в битве за свою
