защелок и гвоздей, приготовленных к следующему рейду. В наше время в полиции существует отдел жалоб, куда можно позвонить, и они позаботятся о причиненных вам повреждениях. Тогда же приходилось раскошеливаться самому. К счастью, со мной все еще жил Пол Янг. Он работал плотником на стройках, поэтому каждый раз ставил входную дверь на место.
В качестве единственного объяснения подобных вторжений назывались рейды по борьбе с наркотиками. Подозрение в незаконной деятельности. Какие у вас доказательства? «Флаг ИРА на окне, которое выходит во двор». – «Э-э, вообще-то это итальянский флаг». Мне его подарили соседи – те, что просили не играть регги слишком громко после полуночи, – потому что на том окне не было занавески. «Мы видим то, что ты делаешь, а мы этого не хотим!» В наши дни, несомненно, они бы уже стояли там с камерами на изготовку. Жизнь тогда была другой, люди старались помогать друг другу, так что к тебе выказывали уважение. Поэтому ты, конечно, говорил в ответ: «Ой, извините, я больше не буду громко ставить музыку в 3 часа ночи». Или, как в данном случае: «Да, я повешу ваш флаг, чтобы вы не видели мою попку». Меня это вполне устраивало. Сложно найти соседей, которые бы жаловались на меня, потому что я забочусь о них, а они обо мне. Для меня это очень важная часть жизни.
К сожалению, у полиции ко мне было совсем иное отношение. Дошло до того, что я начал их узнавать. Их лица примелькались мне возле пабов, в которых я бывал. Они там, вероятно, находились под прикрытием – не знаю, может быть, ожидали, что произойдет сделка с оружием или наркотиками. О, да ради бога. Скажем так: в те дни полиция имела злобные намерения и подозрительное отношение ко всем, кто хоть как-то выходил за рамки нормы, тем самым становясь легкой мишенью, человеком, не защищенным тогдашним якобы обществом – кем я совершенно определенно и являлся, по крайней мере, по мнению скандальных газет.
Самый последний рейд а-ля Джонни Фингерс случился на самом деле в понедельник утром, но он был хуже всех. Лай разъяренных немецких овчарок и все такое. И знаете, что они мне предъявили? Когда выломали входную дверь, я спустился вниз, размахивая одним из старинных мечей, и бросился на вломившихся ко мне людей. Я не заметил их униформы. Однако это было расценено как нападение на полицейского. Настоящее кидалово. В наши дни законы несколько изменились и теперь больше защищают домовладельца, как тому и следовало бы быть. По-моему, что бы вы ни делали за своей дверью, это ваше личное дело. Полностью. Я никогда не смогу принять или оправдать подобные набеги. Никогда.
Наступило раннее утро понедельника, рассвет, мы стояли там абсолютно измученные, усталые, но у нас в доме не было ничего компрометирующего, за исключением чайника, полного травы, который они так и не нашли, что было странно, потому что они даже пнули динамик, который стоял позади него. Они так и не допетрили! Вероятно, во многом это было связано с нашим котом Сатаной. Сатана прыгал вокруг, испуганный всем этим лаем, и одна из собак бросилась на него, опрокинув чайник, но так этого и не заметила, потому что смотрела только на котейку. Как странно: они даже не знают, как правильно работать! Бедный старичок Сатана так испугался собак, что убежал и больше не вернулся.
Внимание полиции было слишком пристальным, оно подавляло. Это означало, к примеру, что я не мог просто отправиться в Финсбери-парк потусоваться с друзьями, потому что полицейские бы всюду за мной следовали. Они бы заявились туда, заставляя всех чувствовать себя неловко, и я был бы виноват в том, что привел их в родной район. Это полностью разрушало все мои социальные связи, и ради чего? Не представляю, сколько денег угробили на организацию полицейских рейдов. Ведь это не дешево? Плюс огромное количество потраченного впустую времени, и все это по причине того, что у меня был штраф в 40 фунтов за хранение сульфата амфетамина.
Это выглядело как откровенное запугивание, мне явно намекали, что они пытаются выгнать меня из страны. Три рейда подряд и еще парочка до того. Стало очевидным, что полиции наскучило этим заниматься. Они ясно дали понять, что всего лишь выполняют приказ: «Не принимай это на свой счет, Джон». Мы называли друг друга по именам – как я уже сказал, двое полицейских, которые ко мне заявились, следили за мной, когда я ходил по пабам в Ноттинг-Хилле. Кит Бертон, который в то время работал в Virgin, а через несколько лет стал моим менеджером, узнал полицию сразу, как только я зашел в паб рядом с офисом лейбла. «О боже, смотри, и здесь твои тени!» – заметил он.
Казалось просто бесполезным оставаться в столь небезопасном окружении. В средствах массовой информации не было никого, кто мог бы поддержать меня, спасти или объявить это несправедливым или необоснованным задержанием. Бульварная пресса хотела сообщать обо мне только плохие вещи – пришло время валить.
Примерно тогда же Кит первым отправился в Нью-Йорк. Все это было связано с концепцией, что мы станем «зонтиком идей». Ну, возможно, этот зонтик и оказался рыболовной сетью. Оглядываясь назад, я понимаю, что Кит совершенно очевидно следовал по тому же пути, что и Сид, – доступность героина в Нью-Йорке в то время была общеизвестна. Как бы то ни было, Кит вроде бы отправился туда, чтобы хорошенько провести время, и едва он только там оказался, как узнал о новой системе камер и экранов, установленных в ночном клубе под названием «Ритц». В итоге мы все отправились туда, чтобы с этим поработать, и больше не вернулись. Мы прожили там в общей сложности около трех лет.
Месяцы, предшествовавшие моему отъезду из Лондона в Нью-Йорк, показались мне почти праздником. Я пытался собраться с мыслями и обдумать следующий шаг. С этой целью я связался с Рэмбо и намеревался у него пожить. Он сказал: «Гюнтер-Гроув тебя убивает. Мои родители в отъезде, я побуду в их доме, так что приезжай, и ты сможешь собраться с мыслями». Он хотел помочь мне во всем разобраться, потому что понимал, какое давление я тогда испытывал, так что мы намеревались вместе повеселиться. В тот день мы с несколькими ребятами поехали на поезде в Маргит, чтобы оттянуться. По дороге домой мы купили ящики с выпивкой и собирались пировать до следующей недели. В первый же вечер раздался телефонный звонок. Я до сих пор не знаю, как они узнали номер Рэмбо, и не знаю, кто
