...В ожидании вылета летчики лежали вповалку на дощатых нарах в блиндаже, где размещался наш полковой командный пункт. Сюда почти не проникал дневной свет. Почти круглосуточно горела коптилка, сделанная из снарядной гильзы. Она стояла на маленьком столике. Еще на нем умещались полевой телефон и сложенная гармошкой карта района боевых действий, принадлежащая капитану Полякову.
Обычно, отдавая боевое распоряжение, начальник штаба развертывал ее, и тогда она представала перед летчиками во всем великолепии. Аккуратнейшим образом на ней была нанесена обстановка. Обозначены линия фронта, минометные и артиллерийские батареи, командные пункты противника, карандашом другого цвета выделены железнодорожные узлы, по которым мы систематически наносили штурмовые удары. Четко были обозначены и позиции наших войск, штабы полков и дивизий в глубине обороны, полевые аэродромы.
Конечно, по объему данных наши карты были намного беднее. Нам разрешалось наносить лишь строго определенный минимум сведений, необходимый для одного полета. И мы подражали капитану Полякову.
Таким подражанием Сергей Васильевич был доволен. В его понимании это означало, что к летчикам постепенно приходит военная культура. Капитан Поляков не уставал напоминать нам, что хорошая подготовка карты, умелое пользование ею служат первым признаком тактической грамотности ее владельца.
Начальник штаба не раз убеждал нас, что тот, кто с одного взгляда умеет читать карту, быстро сличать ее с местностью, всегда точно выйдет на цель. По его мнению, если летчик аккуратно обращается с картой, то, значит, можно считать его исполнительным человеком, который всегда строго соблюдает воинскую дисциплину, следит за своим внешним видом. Высокая штабная культура капитана Полякова, его исполнительность были известны всей дивизии. Аккуратность в исполнении штабных документов так же, как и образцовый внешний вид начальника штаба, ставилась в прямую связь с его безупречной службой.
После очередного звонка из дивизии капитан Поляков, если не было командира, в зависимости от сложности и характера задачи называл очередную группу - кому лететь на боевое задание. Летчики быстро вскакивали с нар и собирались у стола. Он еще раз кратко напоминал, по какой цели наносится удар, кто летит ведущим и кто входит в состав группы.
Нанести повторный удар по железнодорожному узлу Осуга в тот день поручалось командиру нашей эскадрильи капитану В. Малинкину. Он шел ведущим, ведомыми у него были А. Правдивцев, А. Мишин, и замыкающим опять я.
Мне тогда повезло: цель была знакома, вел на задание нашу четверку опытный летчик и командир, имевший к тому времени более пятидесяти боевых вылетов.
До войны Виктор Александрович был инструктором в аэроклубе, потом в боевом полку летал на самолетах-истребителях, а с появлением штурмовой авиации переучился на летчика-штурмовика. Он хорошо разбирался в тактике воздушного боя, мгновенно ориентировался в обстановке, обладал прочными навыками в пилотировании, самолетовождении и боевом применении Ил-2.
Командир эскадрильи обычно не бранил молодых летчиков за промахи. Деликатно, целевыми вопросами он учил подчиненных размышлять, анализировать свои действия в воздухе. Капитан Малинкин всегда сам старался и нас приучил предвидеть, как сложится очередной боевой вылет, еще на земле заранее разыграть его с ведомыми в нескольких вариантах, если, конечно, позволяла обстановка..
В этот раз такая возможность нам не представилась. Вчера был бой и сегодня - бой. Однако во второй боевой вылет я шел более уверенно. Видимо, сыграл роль хоть маленький, но свой опыт, приобретенный при первом боевом крещении. Воодушевили, наверное, и вера в командира, его смелость, храбрость, находчивость.
Пока мы шагали к самолетам, капитан Малинкин еще раз объяснил порядок действий в районе цели, рассказал о своем плане отражения атак истребителей, если вдруг придется вступить с ними в бой.
- Как настроение, Ефимов? - успел поинтересоваться комэск, полагая, что где-то в глубине сознания у меня осталась неуверенность в благополучном исходе полета.
Но мне и вправду хотелось в бой, чтобы самому окончательно поверить в себя.
- Скорее бы в воздух, товарищ капитан! - ответил я, не погрешив против истины.
Военные психологи утверждают, что самым трудным для новичка бывает первый бой. В чем-то, видимо, они правы. Неизведанные ощущения и эмоции, связанные с боевым поединком, в котором или ты должен стать победителем, или тебя уничтожат, конечно, накладывают свой отпечаток на психику воздушного бойца. И особенно это заметно в первом боевом полете. Правда, и во втором, и в третьем вылете, когда летчик уже испытал на себе зенитный огонь, атаки вражеских истребителей, он не чувствует себя спокойнее.
Во втором вылете не прошла окончательно эта скованность и у меня. Конечно, работал я уже более уверенно, однако напряжение сказывалось в каждом моем движении. И чтобы сбросить это напряжение, я мысленно повторял порядок своих действий над целью, еще не долетая до нее. Что-то тревожило, что-то успокаивало. А мозг то и дело сверлила мысль: "Не забыть бы сбросить бомбы".
Не забыл! Хотя полет сложился совсем по-иному. Началось с того, что при перелете линии фронта нас неожиданно обстреляла зенитная батарея противника. Мы не ожидали ее в этом месте. Покрытый мелколесьем участок фронта был специально выбран для пролета во вражеский тыл. По сведениям нашей войсковой разведки, оборону здесь держала узкая цепочка гитлеровских войск. И вдруг такой бешеный огонь. Опять с земли к нам тянулись зловещие трассы "эрликонов". Снаряды лопались вокруг нас серыми клубками, а на крыльях и в фюзеляжах штурмовиков, словно оспины, появлялись осколочные пробоины.
Можно считать, что мы легко отделались: все штурмовики остались в строю и продолжали полет. Но недооценивать зенитки нельзя. Бьют они, как правило, внезапно, густо ставя огневой заслон на пути самолетов. Часто огонь зенитных орудий был опаснее вражеских истребителей, так как их первый неожиданный прицельный залп мог нанести невосполнимый урон.
Чтобы ввести гитлеровцев в заблуждение относительно нашего замысла, Малинкин продолжал полет строго на запад. И только над большим лесным массивом, где у немцев наверняка не было постов воздушного наблюдения, мы сделали разворот на север. Теперь уже по кратчайшему расстоянию командир вел нас на станцию Осуга.
Еще издали узнаю ее очертания: полуразрушенное здание вокзала и чахлый садик за ним, чудом уцелевшую во время бомбардировок водонапорную башню и обгорелые пристанционные пакгаузы, двухэтажный блокпост и будки стрелочников. На снегу чернеют воронки - результат нашего вчерашнего налета. Под насыпью валяются остовы сгоревших вагонов.