Как мне хотелось бы его остеречь! Но я знаю, что это-то невозможно. И я знаю почему. Я знаю, что он никогда не поверил бы, что я могу быть права в моем понимании его. Если я что-нибудь думаю, что ему неприятно, то я не права, а виновата, недодумала, недоразвилась и недоросла. По крайней мере в этой области. А что мне не надо много премудрости, чтобы уловить фальшивую ноту (а для этого достаточно того, что у меня есть), — этого он не допустит.
12 апр. 1919
Завтра Левино рождение (13/IV н. ст. 1888 г.). Он родился в вербное воскресенье в 4 ч. утра, а в пятницу была гроза. Ровно через месяц мы увезли его в Москву, а оттуда на Караичку. В Москве отдохнули дня два-три и взяли няню, Мавру Агаповну.
Когда мы подъехали к крыльцу, она встретила нас на лестнице, в белом плоеном чепце, в праздничном платье, приняла Леву на руки и расплакалась. И тут же сразу она его полюбила, раз и навсегда. Помню, что я потом танцевала зачем-то мазурку с Алешей в коридоре, и, вероятно, это-то и положило начало моей болезни, от которой я, в сущности, никогда не избавилась. Люба только что перенесла брюшной тиф. Она была стриженая, еще бледная и худая и очень впечатлительная. Помню, как мы ехали из Алексикова на Караичку в нашем крытом рыдване — ландо с ситцевой обивкой, но на великолепных рессорах, четвериком. От жары всем нам едва не делалось дурно, и Любу вспрыскивали водой. Лева кричал, няня ворчала, Анисья Ильинична, по обыкновению, улыбалась. Вошли в какую-то избу перепеленать Леву и немного отдохнуть. Нам принесли молока в ночном горшке, и хозяева были удивлены, что нам это не понравилось и показалось неаппетитным. Посуда новая, чистая, удобная. Потом опять поехали, и казалось, что путешествию нашему не будет конца. Сорок пять верст!
И вот с тех пор прошел тридцать один год! Эле тогда было 15 лет, Алеше — 14. А о моей Нинусе я тогда и представления не имела и появления ее не желала. Как это я могла не скучать о ней. Я хотела, чтобы второй номер был тоже сын. И это оказался Лодя. «Ах, какой мой Всеволодушка молодчик!»
17 мая 1919
С 15 мая мы сидим в темноте. Электричество окончательно бездействует. Свечи стоят 70–80 руб. фунт. Поневоле надо рано ложиться. Но теперь темнота не так страшит, как зимой, хотя весна необыкновенно холодная. Вчера ночью, говорят, было 3° мороза. Днем — 2–3° тепла. Ветер, пасмурно. Опять в квартире сырость, а наши часы, очень чувствительные к сырости, начали бить с дрожанием, охрипшим голосом.
<…> Я записалась в члены проф. союза писателей. Получила охранную грамоту…
28 июня 1919
Вчера в квартиру 47 забрались жулики в 5 ч. дня, едва не задушили женщину, но она вырвалась и успела крикнуть в окно. Прибежал Василий, еще кто-то, и жуликов схватили.
28 сент. 1920 года
Эту тетрадку подарил мне Левушка. Пусть в нее заглянет солнышко. Пусть я занесу в нее не только скорбь и печаль души моей, но еще и возможную мне радость. О, жаждет душа моя радости! Все еще жива и не хочет умереть. Редки ее короткие тусклые праздники, но все, что похоже на праздник, поглощает она с благодарностью и восторгом. И вот вчера было что-то, похожее на праздник.
Перед самым заходом солнца пошла я в сквер Спасителя, и, когда шла по набережной… ясная и полная луна поднималась над рекой. Еще не угас запад, и оранжевая полоса заката отражалась в окнах домов, в длинных рядах верхних этажей, но отражалась уже не яркими огнями, а теплым мягким светом. Где-то правее, почти над рекой, у Кремля высоко горели три ярких фонаря, три разноцветные огня, один повыше, другие — пониже. И странно было, что небо еще по-дневному голубое и веселое, а на нем уже огни, на нем уже луна, хотя и без лучей, но вся сияющая легким сиянием, радостно молодая, хотя уже полная. Я обернулась и увидала над оранжевой полосой широкую ярко-зеленую. Что праздновала природа? Почему в этот вечер облеклась она так ярко в разнообразно?..
30 сентября 1920 г.
Анюта ходила на вокзал переносить дрова. 30-го их перевезли на возах на наш двор. Нам пришлось 6/10 сажени, и за перевозку я заплатила 6250 руб. Пилили их вечером в тот же день. На ярко освещенный двор высыпало чуть не все население дома. Начали складывать дрова в сажени. Все спешили, тащили березовые поленья и старались уложить их как можно плотнее. Одна толстая дама в дымчатом платье работала особенно усердно, так как никто ей не помогал, и она одна должна была натаскать сажень. Были ссоры, претензии. Особенно зла была Ираида, которая, прожив в санатории больше полугода, поправилась, но подурнела и постарела до неузнаваемости.
Лева вернулся домой мокрый до последней нитки. Яркую лампочку на дворе так и не потушили, и двор казался опустевшей бальной залой.
6 октября 1920 года
<… > Сегодня очень холодно, а у нас в квартире теплынь, кирпичная печка греет великолепно. На рынке пусто: хотела продать что-нибудь, денег нет. Ничего не продашь! Палец у меня опять нарывает. Писать не мешает, а писать нечего. Вся прошлая неделя была неудачная и тяжелая: взломали Машин сундук; Эля пришла взволнованная и обиженная до истерики; был мир, был сбор, нарывал палец, был насморк и ужасно скучно. Не было только денег. Бог с ней, с этой неделей! Сегодня понедельник, и опять нет денег, нет папирос, нет картофеля и нет Лоди со вчерашнего вечера.
У меня бронхит.
«При встрече с поэтом он не задавался вопросом: был ли тот у исповеди, а спрашивал лишь одно: «Здоров ли он?» Быть здоровым — в этом все дело. „Если поэт болен, — говорил Гете, — пусть он сперва вылечится». (Ромен Роллан. «Жан Кристоф».)
Был ли нрав Гете? Разве иногда болезнь не есть источник вдохновения, а следовательно и высшего провидения? Разве Достоевский не был болен и разве ему надо было сперва вылечиться? Разве нервы, мешая устойчивому равновесию, не изощряют слуха, зрения и проникновения в высшем… (не кончено)
В здоровом теле — здоровый дух, но в больном теле нередко бывает истонченная проникновенная, мудро-больная душа. Не должен ли отчасти прислушаться к ней здоровый дух, чтобы не превратиться в чисто практический или юнкерский. <…> Талант сам так индивидуален, что на него мало влияет даже сама жизнь. Он сам по себе, здоров или болен, силен или слаб, светел или мрачен. Болезнь его не искажает, а убивает, если касается его. Талант легче убить, чем изменить его характер. Ведь и голос пропадает, а не делается контральто из сопрано и обратно, смотря по условиям. Но это я, кажется, написала ерунду. Вот почему-то не могу согласиться с Гете и не могу обдумать возражение. Встану, пойду читать газеты и покупать спички и обдумаю.
