Все это она делала конечно же от страсти к России, от неразделенной страсти, которая всю жизнь плясала в ее веселых и безумных глазах.
От нас ушел несгибаемый большевик, всю жизнь пытавшийся победить большевизм. Склоним над ней пыльные шлемы.
Меня многие упрекали за то, что я ее публиковал.
Упрекали и за то, что публиковать прекратил (во время чеченской вакханалии).
«Вы = секс-меньшинство или секс-большинство?» «Я = сексуальное одиночество». Очень актуально для каждого, имеющего голос в сакраментальной нашей медийке и не желающего при этом голос этот отдавать какой-нибудь из конфликтующих сторон. А других (в смысле — сторон) здесь не наблюдается. Причем речь об изоляции именно сексуальной тональности. Потому что пожелавшего воздержаться при голосовании как бы трахают. Причем со всех сторон. Напоминает все это метания а-ля доктор Живаго.
Я никогда не разделял взглядов покойной. Никогда не был «за». Но и не был «против», поскольку всегда полагал, что ее экстремизм носит характер демонстрационный.
На самом деле я всегда относился к ней нейтрально.
Она мне не казалась жалким клоуном, как некоторым из моих знакомых.
Однако и политиком всерьез я не мог ее считать.
Факт, впрочем, что ее многие использовали. В том числе и спецслужбы (например, для компрометации протестного движения — все-таки то, ЧТО она говорила и КАК она выглядела, было зачастую перебором по всем нормативам). Ее использовали и после смерти. Уже 19 июля, на следующий день после кончины, прибалтийские & украинские СМИ (плюс наши блогеры) дружно принялись тиражировать твит Аллы Пугачевой: «Если на похороны Новодворской придет миллион человек, то Путину хана». На самом деле Twitter у Примадонны фейковый, и думаю, что многие из тиражировавших знали, что распространяют фальшивку.
Пришли провожать немногие. Не миллион. Тысяча, может, две. Ну, по некоторым данным, три. То есть даже «партия Фейсбука» предпочла устроить диванные похороны, а на кремацию в Николо-Архангельский крематорий прийти поленились.
Валерия Ильинична была пронзительно искренним политфриком. Ярким, самобытным, не очень умным фриком. Не фрикующим политиком, как Ляшко и/или Жириновский, не имитирующим фриковатость экстравертом, как Сергей Зверев или Никита Джигурда, а рафинированным, несчастным фриком, ее забыли уже при жизни, вспомнили после нелепой, как и ее существование, смерти.
Смешная и зловещая одновременно, Баба_Лера™ была несчастливым дитятей публицистического макабра. В контексте надоевшего трагизма. Включишь ли телевизор, откроешь ли газету — везде апокалиптические репортажи о войнах, катастрофах, стихийных бедствиях, разного рода несчастьях: о том, что уже произошло ужасного, и о том, что вот-вот произойдет. Сообщения о зверских убийствах перемежаются информацией из районов боевых действий. Я вижу изуродованных детей. Астероид разрушит Землю. СПИД наступает. Ядерное оружие в руках маньяков. Макабр — это когда нет никакого пиетета перед жизненной трагедией, когда смех спасает от тоски. Ridentem dicere verum (смеясь говорить правду) Гораций предлагал еще две тысячи лет назад, однако к его совету не очень прислушались.
Что, собственно, потребитель средств массовой информации, ныне существующий во плоти и добром здравии индивид, может со всем этим поделать? Могу, например, застрелиться, не имея сил смириться с миром, где ни за что ни про что погибают дети. Могу стать эмоционально тупым потребителем рубрики «Срочно в номер», для которого «страшилки» про реальные ужасы лишь источник либидинозно-приятного чувства жути.
«Какой-нибудь тупица, читающий за завтраком газету, жаждет рассказов о несчастьях и смерти. Эти чужие смерти человеку нужны для достижения, так сказать, эффекта контраста: ему начинает казаться, что если и должен кто-то умереть, то только не он», — заметил еще Эрих Фромм.
В благословенные застойные годы средства массовой информации ведали нам, что закрома Родины полны, урожай собран, передовики производства награждены. Никто в это не верил, но программа «Время» оставляла ощущение благости. Разумному человеку не надо было читать Солженицына, чтобы понять, в какой стране он живет, а неразумные его и не читали. На кухнях все рассказывали анекдоты, в почете были Михаил Жванецкий и писатели-юмористы, а телевидение радовало передачами «Вокруг смеха» и «Веселые ребята».
С наступлением перестройки исчезли политические анекдоты, а окружающая действительность вдруг стала восприниматься на редкость серьезно. Мы пережили высокий пафос взглядовских перестройщиков, невзоровских «600 секунд», массовый успех питерского политического рок-н-рола: группы «Алиса», «Телевизор», «ДДТ» — словом, период общенационального тупого вдохновения. Пережили, увы, без всякой отстраненности.
Но время шло, и вдохновение стало постепенно сменяться кликушеством. Трагизм ежедневных телевизионных политинформаций, газетных публикаций и реальных событий продолжает угнетать физическое и моральное состояние бравого россиянина. Однако плакать — это роскошь богатых, а бедным желательно смеяться. При благополучной жизни, может, и полезно было бы среднемассовому индивиду ежедневно ронять слезу на лист газеты (из соображений memento mori), но, похоже, лишь поставщики трагических новостей могут без ущерба для настроения позволить себе эту роскошь. Телеавторы, подбирая видеоматериалы про разорванных на куски детишек, не идут добровольцами в горячую точку, а просто в очередной раз смакуют уже и так, увы, хорошо известные факты. Единственное, что может сделать глубоко задетый чужим горем человек, — это отреагировать на событие поступком. Если ты сочувствуешь жертвам землетрясения, иди и разгребай день и ночь руины. А если не можешь — не будь пошлым зевакой у места автокатастрофы.
Поток апокалиптической информации обрекает нас на роль несимпатичного свидетеля чужих несчастий, но это лишь одна сторона медали. Тонкий знаток человеческой души Бернанос отметил как-то, что «даже самое великое горе несет в себе нечто комическое», а обвал трагического (если следовать этой логике) тем более комичен.
Макабр принципиально отличается от чернухи именно наличием юмористической отстраненности, ибо псевдосерьезное отношение к жизненной трагедии — это чернуха, а ироничное — макабр. Надо обладать очень тонким чутьем, чтобы оценить эту разницу. Наши чиновники, к сожалению, им не обладают, поэтому излишне нервно реагируют на проявления макабра. Новодворская была сознательным макабристом.
В ту пору, когда она публиковалась в моем «Новом Взгляде», функционировала Судебная палата при Президенте РФ, которая по собственной инициативе «засела» по некоторым публикациям «НВ». Эти выбранные по велению сердца материалы были как раз (о чем комиссия, естественно, не подозревала) произведениями макабра. Все они содержали достаточно грамотный анализ разбираемой темы, с обильным цитированием мировых авторитетов — философов, психологов, этнографов и других специалистов, а форма подачи — стебовая. И сам факт выбора именно этих публикаций говорит об убойной силе макабра. Он, являясь формой восприятия действительности, лишает «культурных» чиновников сна и аппетита, вероятно, оттого, что нравится тусовке и молодежи — одним словом, представляет собой угрозу их скучным порядкам.
