В ту пору, когда она публиковалась в моем «Новом Взгляде», функционировала Судебная палата при Президенте РФ, которая по собственной инициативе «засела» по некоторым публикациям «НВ». Эти выбранные по велению сердца материалы были как раз (о чем комиссия, естественно, не подозревала) произведениями макабра. Все они содержали достаточно грамотный анализ разбираемой темы, с обильным цитированием мировых авторитетов — философов, психологов, этнографов и других специалистов, а форма подачи — стебовая. И сам факт выбора именно этих публикаций говорит об убойной силе макабра. Он, являясь формой восприятия действительности, лишает «культурных» чиновников сна и аппетита, вероятно, оттого, что нравится тусовке и молодежи — одним словом, представляет собой угрозу их скучным порядкам.
Также попытки засудить нас «по политике» делались лишь в отношении Валерии Новодворской, хотя многие авторы пересекаются с ней по мысли. Просто Валерия Ильинична, доводя логическую цепь до конца, блистала забавными, парадоксальными и вместе с тем верными выводами, а колонки свои иллюстрировала смешными кроваво-макабрическими образами. Поэтому Новодворская запоминалась. Ее любили. И ненавидели. А параллельно существует масса разумных авторов, на которых всем наплевать.
Жизнь, как известно, многогранна, и там, по Ионеско, «где нет юмора, нет подлинно человеческого; где нет юмора (этой внутренней свободы, отстраненного отношения к самому себе), там начинается концлагерь». Да, только в концлагере не смеются, что подтверждает и Франкл, считающий, что «юмор относится к существенным человеческим проявлениям, дающим возможность человеку занять дистанцию по отношению к чему угодно». И так как мы пока еще свободные люди, наш удел — комедия на фоне нищеты, трупов, войн, пожаров, землетрясений и всяческих несчастий, что, собственно, и есть российский макабр.
Недаром лучшие советские комедии были сняты в страшные сталинские 30-е людьми, которые прекрасно понимали, в какое время и под кем они живут. Вторая мировая война подарила миру чудесные ленты, сделанные во Франции в период оккупации. Это и «Дети райка», и «Вечерние посетители» Марселя Карне и многие другие ленты. В периоды мрака как воздух необходимы юмор и иллюзия «Светлого пути».
Но наши журналюги (термин залитован шумным Александром Борисовичем Градским) и политики, видно, по жизни достаточно хорошо пристроены, если готовы кормить нас подлинным трагизмом, эдакой псевдосерьезностью и лицемерными переживаниями за судьбы народонаселения.
В контексте макабра делается очевидной политическая гениальность Жириновского. Он создал имидж «страшно-смешного» политика. «На поверку выяснилось, что актерствующий популист Жириновский чувствовал свой народ намного тоньше, глубже и профессиональнее, чем все многочисленные демократические политики, политологи, социологи, юристы и экономисты» (Л. Пияшева). Умение Жириновского зрелищно устроить мордобой в «собрании», напугать и рассмешить делает его политиком макабра.
Депутаты (в отличие от застойных партбонз с их красными шеями и лоснящимися рожами) не страшны, не смешны, а жалки. Даже анекдотов про них не сочиняют. И барина ни одного среди них нет.
Да и вообще политика ведь это тоже рок-н-рол: качество пения и музыки не имеют никакого значения, важно, соответствуешь ли ты моменту (тогда популярность обеспечена) или не соответствуешь (тогда придется сгинуть в безвестности).
Макабр — это эстетика завтрашнего дня. Это когда глаза широко открыты (как у всех читателей «Нового Взгляда», как метко заметил великий «неологист» Дима Дибров), когда все видишь, все понимаешь и весело смеешься. Макабр не добрый, а злой смех. Злой, как мы, наш сегодняшний день и человеческая природа. Макабр — это конструктивная жизненная позиция, ибо, не обманываясь, человек принимает жизнь такой, какая она есть. И весело танцует, как белозубый негр на похоронах. Грустный автор веселых комедий Бомарше отметил однажды: «Я смеюсь, чтобы не плакать». И нам бы так.
На самом деле покойная всегда напоминала мне моего хорошего товарища, тоже выходца из диссидентской среды… Михаила Леонтьева. Да, да, именно, хотя казалось бы — полная противоположность. Невероятная Баба_Лера™ была принципиальной девственницей, не самого завораживающего экстерьера, предпочитающей липкие сладости любым другим наркотикам. Блистательный Михаил Владимирович — изрядно выпивающий гусар отечественной публицистики, вкушающий запретные плоды, от коих Ильинична отказалась добровольно, и пользующийся своей природной привлекательностью как кредитной карточкой — без сомнений и авансом. Новодворская в целом всегда была уравновешенна («съешь конфетку и успокойся»), а Леонтьев воспламеняется, как разлитая по ступеням нефть. Лера незыблемо стояла на своих антикоммунистических (в ее трактовке = антирусских) позициях, Миша, бесспорно, развивался (Анатолий Лысенко, помню, любил «взглядовцев» поучать, перефразировав Уинстона Черчилля: кто в 20 лет не революционер, тот негодяй, а кто хочет делать революцию в 40 лет, тот просто дурак; вариант: кто в 20 лет не был романтиком — у того нет сердца, а кто в 40 лет не стал прагматиком — у того нет головы; оригинал: «Когда я был молодым, то был революционером, но когда вы становитесь зрелыми и мудрыми, то вы обязаны быть консерваторами»). ВИН обожала митинги да сборища; МВЛ предпочитал жечь глаголом со страниц и экранов.
Однако при всем различии темпераментов и политпозиций было кое-что общее у этих двух пассионарных публицистов (если все-таки не числить Бабу_Леру™ банальной душевнобольной, а списывать ее митинговые экзерсисы именно на пламенную пассионарность). Их кровожадная лексика не отражает душевную организацию. Все эти «уничтожить на корню», «выжечь до основания», «растоптать кованым сапогом», «стереть в пыль» никогда не отражали истинный настрой этих двух оч разных политобозревателей.
Свирепая риторика & публичная жесткость Леонтьева контрастирует с его природной добротой и порядочностью. Последнее качество — вообще редкость в медийке. Миша никому никогда не отказывал в помощи (даже яростным оппонентам, то есть врагам фактически) и отзывчив исключительно. В это трудно поверить тем, кто знаком только с его экранным имиджем. Так вот. Новодворская тоже не была оголтелым мизантропом и хищной валькирией, коей могла казаться тем, кто потреблял лишь ее «нововзглядовские» тексты и не общался с ней лично. Радикализм наотмашь был лишь частью игры. Когда с ней перестали играть адресаты и подельники, смысл жизни либеральной девы испарился (в отличие от любвеобильного МВЛ, детей и детищ у нее не было). От невостребованности тотальной она, собственно, и скончалась, включив деструктивную программу саморазрушения. Ее многим будет не хватать. В этом месте будет теперь сквозняк. Заменить ВИН, похоже, не кем. А надо бы.
