После ее смерти один из ее двух аккаунтов на Facebook’e (оба были фальшивыми на самом деле) был взломан, и там появились якобы записи от ее имени. Теперь, после ее смерти, кто-нибудь захочет переписать историю. Поэтому я и решил рассказать то, что помню.
* * *
Можно что угодно говорить об этой странной женщине, но феномен Новодворской, безусловно, существует. Она была единственной в своем роде и, безусловно, запомнится хотя бы тем, что являлась персонифицированным «двойным стандартом». Кстати, Валерия Ильинична этого никогда и не стеснялась:
«Я лично правами человека накушалась досыта. Некогда и мы, и ЦРУ, и США использовали эту идею как таран для уничтожения коммунистического режима и развала СССР. Эта идея отслужила свое, и хватит врать про права человека и про правозащитников. А то как бы не срубить сук, на котором мы все сидим… Я всегда знала, что приличные люди должны иметь права, а неприличные, вроде Крючкова, Хомейни или Ким Ир Сена, не должны. Право — понятие элитарное. Так что или ты тварь дрожащая, или ты право имеешь. Одно из двух».
Судьбу Новодворской, равно как и ее нелепую смерть, нельзя рассматривать вне контекста. Потому что Валерия Ильинична есть контекстуальное образование, то есть личность, которую невозможно описать саму по себе. Понятно, что все мы дети времени, места и среды обитания, в меньшей степени дети своих родителей и лишь на одну небольшую часть — дети звезд. Что человек являл бы собой, родись он при других обстоятельствах, всегда трудно разглядеть, но в случае Новодворской не удается вовсе.
Главная ее черта — оппозиционность. Для наших людей это не редкость: протестное сознание в той или иной степени присуще каждому русскоязычному гражданину. И если западная культура построена на конформизме, то наша — на конфронтации. Спорил об этом как-то с Юрием Арабовым, мечтающим привести наше общество к идее компромисса, но убедить автора «Столкновения с бабочкой» не сумел. «Они» пытаются найти консенсус, а «мы» считаем правильным стоять на своем и быть против всего. В этом смысле Валерия Ильинична — наш человек. Но сказочный, потому что в жизни материализованной конфронтации нет места. Как и Коньку-горбунку с жар-птицей.
Позиция протеста во плоти означает «несуществование», ибо подразумевает наличие чего-то внешнего, чему надо бесконечно оппонировать. А в случае отсутствия этого внешнего — полную пустоту. В личности Новодворской (а мы можем о ней судить по ее многочисленным текстам) не просматривается ровным счетом ничего, что не вытекало бы из контекста ее жизни. То есть она не несла в себе никакой собственной внутренней программы. И ничего содержательного не создала именно потому, что не обладала никаким экзистенциальным стержнем.
Конечно, на это можно возразить, что все мы всего лишь «заводы по переработке вторсырья». Что бы человек ни производил — мысли ли, художественные ли образы, — это в любом случае «вторичный продукт». И если по части видео или аудио мир природы может быть источником информации, то по части языка — нет. Без речи нет мысли. Чтобы что-то надумать, надо что-то узнать. Новодворская — социальный организм, и она имела достаточно материала для переработки, просто продукт ее деятельности не нес в себе ничего революционного. Она была ярким фантиком, без конфетки внутри.
В основе ее личности лежал деструктив. Она ненавидела действительность, которую знала. И это тоже не оригинально — мы всегда ненавидим то, что близко. Недаром же подавляющее число бытовых убийств приходится на близких… Мир за пределами СССР Новодворская постигала по книгам и понаслышке, поэтому и возненавидеть его не могла — она ненавидела лишь то, что ее породило, причем с позиций альтернативной идеологии.
Со временем ее ненависть к СССР перенеслась на Россию, причем проявилась ровно в тот момент, когда сменился тренд. Пока страна распадалась, Новодворская всячески поддерживала власть в лице Ельцина; когда же Чечне не дали отвалиться, резко сменила пластинку. Энергия, с которой Валерия Ильинична служила своей деструктивной сущности, явно досталась ей по наследству от воинственных предков, о которых она так любила рассказывать.
Как подлинная «тень» своей страны, она была обречена находиться рядом со своим источником. Но любая тень видна лишь до поры до времени. А Россия давно перестала излучать политический проект, который Валерия Ильинична никак не могла отличить от территории, поэтому и тень становилась все бледнее. Новодворская, как и многие наши либералы, перепутала шестую часть суши с коммунистической мечтой. И после ухода со сцены проекта продолжала бороться с территорией, что так же бессмысленно, как колотить вялым кулаком по бетонной стене.
Новодворская была архитектором слов. И то, как она их сочетала, вызывало искреннее восхищение. Статьи Валерии Ильиничны вполне можно назвать произведениями публицистического искусства (сей жанр давно следовало бы узаконить, тогда вторым по списку вслед за Новодворской разместился бы Дмитрий Быков). Опусы Новодворской воспринимались не как украшения газетных полос, а как оружие, которое должно разить противника. Но оно не разило: нанести ущерб словами можно лишь живому. Социум, система, государственная идеология, национальное самосознание — все это из разряда живого. А вот территория — нет. Новодворская же стремилась именно к расчленению территории СССР, поддерживая тех, кто ее дробил, и набрасываясь на тех, кто пытался этому воспрепятствовать.
Чтобы уловить смену времен и парадигму интеллектуального дрейфа планеты, надо иметь высокий интеллект + экзистенциальное чутье, которыми Новодворская не обладала. Валерия Ильинична была кладезем чужой мудрости, а потому не внесла в мировую копилку мысли ни одного оригинального умозаключения. Порождать красивые словесные образы не значит порождать смыслы или хотя бы формулировать их. В текстах, равно как и выступлениях экстравагантного публициста, никогда не было логики. Просто в отличие от Жириновского — мастера выстраивать логическую цепочку от заглавной буквы в начале предложения до точки в его конце, но никогда далее, — Новодворская и в жизни ее не выстроила, чего о Вольфовиче не скажешь. Вся ее биография = сумбур борьбы с ветряными мельницами, но без мечты о высоком. Предел ее мечтаний — «общество колбасы» для «правильных людей».
Судьба посмеялась над ней, но в награду за труды подарила ей легкий и своевременный конец. Новодворская не узнает униженной забвением старости, не прочувствует бессмысленности всех своих действий, не пожалеет о том, что не искала того, чего еще нет. Она умерла бунтующим ребенком, который так и не заметил большого мира за пределами дома, школы и двора. Вместе с ней ушел и ее бессмысленный и бесполезный дар, а сама она останется лишь публицистической завитушкой на почившем в бозе СССР.
