Но опаснее всего была война на Дальнем Востоке. Из Харбина прямо в Москву попали пластинки, записанные актерами-эмигрантами в русских варьете.
Кстати, именно из Харбина пришел к нам диск со знаменитым шансоном «Дочь камергера».
В Москве в коммерческих ресторанах надрывался джаз. Самыми популярными фильмами были «Серенада солнечной долины», «Джордж из Динки-джаза» и «Девушка моей мечты».
Мелодии из этих фильмов играли на танцах, напевали и насвистывали по всей Москве.
Даже по радио частенько выступал джаз Утесова, Кнушевицкого, Цфасмана.
Сегодня, когда я думаю о том времени, понимаю, почему появились знаменитое постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» от 14 августа 1946 года, чудовищное постановление о музыке, началась борьба с низкопоклонством перед Западом. Все просто. Люди вынесли тяготы страшной войны, и те, кто сражался, и те, кто впроголодь вкалывали у станков, после Победы вновь обрели чувство собственного достоинства.
В те годы мы учились раздельно. Барышни в женских школах, пацаны – в мужских. Но устраивались совместные вечера для старшеклассников.
Сначала было что-то вроде диспута, на котором комсомольские активисты мужских и женских школ спорили об образе Павки Корчагина или Олега Кошевого, потом наступала главная часть – танцы.
Одно из таких коллективных свиданий проходило в женской школе. Туда мы притащили несколько джазовых пластинок.
Окончился диспут, мы перешли к главной части программы.
И как только раздалась музыка Глена Миллера из знаменитой «Серенады солнечной долины», в зал ворвалась секретарь Советского райкома комсомола.
– Прекратить! – диким голосом заорала она. – Вы что, не слышали, что поджигатель войны Черчилль грозит нам атомной бомбой?
Она сорвала пластинку с диска и разбила ее об пол. Черные осколки разлетелись по полу.
Мы стояли и смотрели с недоумением на осколки пластинки, слушали гневные слова комсомольской дамы о поджигателях войны и никак не могли сопоставить музыку Глена Миллера с личностью Уинстона Черчилля.
Война с «безродными космополитами» и «пресмыканием перед Западом» проходила, как и положено боевым действиям, с потерями и руинами.
Все иностранные наименования были немедленно выкинуты из обихода. Достаточно сказать, что знаменитые французские булки стали называться городскими. И конечно, исчезло слово «джаз». Леонид Утесов переименовал свой знаменитый коллектив в эстрадный оркестр.
Кампанию борьбы с космополитизмом возглавил один из руководителей сталинского ЦК Андрей Жданов. Он был прославлен партийной печатью как человек, отстоявший Ленинград. Не генерал армии Жуков и не генерал-полковник Воронов, а именно этот человек с нездоровым отечным лицом «выиграл» ленинградскую кампанию.
В те годы прославлялось прежде всего не мужество и воинское умение, а твердость партийной позиции, непоколебимая вера в торжество сталинских идей.
Много позже, когда я собирал материал для книги об уголовном розыске блокадного Ленинграда, я узнал страшные подробности руководства Андрея Жданова осажденным городом.
Но не спекуляция продуктами, не скупка антиквариата за пайку хлеба, даже не людоедство поразили меня, а история, которую мне рассказал бывший начальник Ленинградского уголовного розыска.
Утром его вызвали к Жданову. Тот завтракал в рабочем кабинете. Перед ним на столе – стакан какао, яйца всмятку, в миске белый хлеб. Не предложив голодному человеку даже стакана чая, партийный руководитель, выскребая ложкой белок из яйца, отдал распоряжение и отпустил главного сыщика города.
– Знаешь, что поразило меня больше всего? – сказал он мне.
– Нет.
– У него на столе стояла ваза с персиками.
Дел было много, и партруководитель завтракал прямо за рабочим столом. Что поделаешь, война – для всех война.
Жданов работал масштабно. Он начал широкое наступление на все, что имело отношение к Западу. По его инициативе была создана новая газета – «Культура и жизнь», которая печатала сводки с полей идеологических сражений.
Замечательный публицист, ныне покойный, Борис Агапов, рассказывая мне о тех былинных временах, называл этот орган партии «Культура и смерть», такое мрачноватое название дали ей в народе.
В 1961 году должен был состояться очередной съезд КПСС. Какой по счету – не помню, так как ни в рядах ВКП(б), ни в рядах КПСС не состоял никогда. Но год этот помню точно по некоторым сугубо личным делам.
Так вот, позвонил мне замечательный журналист Володя Иллеш, мой большой друг, и спросил:
– Хочешь заработать?
– А то, – находчиво ответил я.
– Тогда подъезжай на Смоленскую набережную, там редакция маленькой театральной шараги, тебя будет ждать редактор.
Я приехал по указанному адресу, разыскал редактора, и он действительно предложил мне приятную и денежную работу.
К партийному съезду московские театры выпускали спектакли, но, чтобы делегаты этого «форума» могли ориентироваться в культурном мире, я должен был написать небольшую брошюру аннотаций к этим замечательным постановкам.
Закончив сей труд, я пригласил работодателя обмыть это замечательное событие.
Володя Иллеш, рассказывая мне о нем, упомянул, что он в свое время был заместителем редактора газеты «Культура и жизнь». Меня тогда это мало занимало, просто было любопытно, как человек с номенклатурных высот свалился на такую низкую должность.
Мы пошли в ресторан «Астория». Выпивали, говорили о театре, слушали джаз.
И вот, когда трубач начал весьма неплохо солировать, мой собеседник поморщился и сказал:
– А все-таки мы здорово дали им по рукам в свое время.
– Кому? – удивился я.
– Всем этим барабанщикам, трубачам, саксофонистам.
– За что?
– Вы помните очерк Максима Горького «Город желтого дьявола»?
– Не очень, – искренне признался я.
– Напрасно, великий пролетарский писатель уже тогда сказал, что джаз – это музыка «толстых». Горький предупреждал нас об этой идеологической заразе. После знаменитой речи Черчилля в Фултоне, когда мир окончательно разделился, мы, идеологические работники партии, не могли допустить проникновения к нам этой музыкальной заразы.
– Подождите, – возразил я, – но во время войны Утесов со своим джазом ездил по фронтам, был джаз ВВС…
– Никто не застрахован от ошибок.
Он говорил и преображался. Маленький, худенький, неважно одетый человек на моих глазах становился партийным вельможей.
– Когда-нибудь партия поймет, как мы были правы, и вновь запретит всю эту буржуазную заразу. Спасать молодежь надо. Спасать.
Нас тоже спасали как могли. Но мы почему-то не внимали мудрым словам партийно-комсомольских наставников. Мы продолжали любить джаз, продолжали собирать пластинки и танцевать фокстрот и танго.
