В самом начале восьмидесятых в Париже появился из Питера некто Володя Аллой, которого за сугубую религиозность обласкал Никита Струве. Струве взял жену Аллоя Раду на работу в книжный магазин «Les Editeurs reunis» при издательстве «Имка», а самого Аллоя – назначил редактором в издательство.
По наколке нового редактора для издательства была куплена наборная машина с памятью: «ИБМ-компокарта», в то, ещё практически бескомпьютерное время – последнее слово наборной техники. На этой машине можно было не только менять шрифты, заменяя один «шарик» другим (эта возможность была и у меня дома, на моей обычной пишущей машинке того же «ИБМ»), но и автоматически равнять правое поле. В результате, набор прозы становился возможным и выглядел не хуже «типографского». Но главное – память: набрав текст, можно было исправить ошибки, а потом, нажав одну кнопку, получить на бумаге страницу чистого текста, не тронув больше ни одной клавиши. Сейчас, в компьютерное время, смешно описывать это чудо техники, но тогда никто бы не подумал, что у этих машин нет будущего, потому что через считанные годы грядут компьютеры.
Аллой фактически работал не только редактором, но и наборщиком. Работоспособность у этого танкообразного парня была фантастической, и поначалу всем очень нравилось с ним работать. Но проходило время, и он начинал зарываться, своевольничать и хамить, да так, что все только и мечтали от него избавиться.
Никита Струве при активнейшей помощи Аллоя и под давлением Солженицына, избавился от действительно мешавшего любой работе директора «Имки», непроходимо глупого и упрямого Морозова. История вышла ужасная – Морозов повесился, невзирая на свою истовую церковность! Струве сначала назначил было директором Аллоя, но тот вскоре так зарвался, что Струве сам же его и выгнал. Тогда Иловайская взяла Аллоя заниматься изданием книг при «Русской мысли». Поначалу тоже не могла нахвалиться, какой Володя быстрый, исполнительный, деловой. Но когда Володя, ни с кем не советуясь, закатил колоссальные тиражи каких-то ненужных книг, а нужные издал в количестве меньшем, чем надо было, кажется, даже для одного только эмигрантского рынка, Ирина Алексеевна его тоже по своему обычаю выгнала.
В период аллоевского «фаворитства» или, как в екатерининские времена говорилось, «пока он в случае был», мы с Аллоем сделали одно хорошее дело.
Жил в Париже в довоенное и послевоенное время поэт Юрий Одарченко. В эмигрантских кругах он считался «ужасным», и многие от его имени «бежали без оглядки». Общался он мало с кем, выпустил после войны книжку «Денёк», в которой предстал перед читателем почти что обериутом, да ещё и трагически страшным. Только вот, по свидетельству людей его хорошо знавших, об обериутах он никогда ничего не слышал. А был всё же обериутом с явным оттенком потусторонней жути.
У Бодлера «цветы зла», у Одарченко «корень зла».
Этот изгой в среде довоенного, да и послевоенного «Русского Монпарнаса», был человеком, о котором «говорить было страшновато и неприлично», по словам злого и сусального критика, вождя так называемой «парижской ноты» Георгия Адамовича. В «Русской мысли» в семидесятые годы работал близкий друг Одарченко Кирилл Померанцев. Он рассказывал, что чертей Одарченко с рукава сдувал на полном серьёзе. То, от чего хочется отмахнуться, делая вид, что «этого не бывает», ведь, ох как неприятно увидеть потёмки в собственной душе, в стихах Одарченко названо и нарисовано. Его короткие стихотворения – о подполье души. И всюду зловещий смех.
Стоит на улице бедняк,
И это очень стыдно.
Я подаю ему пятак,
И это тоже стыдно.
Я плюнул в шапку бедняку
А денежки растратил,
Ужасно стыдно бедняку,
А мне – с какой же стати?
Или:
В Аптеке продаётся вата,
Пенициллин и аспирин.
В аптеку входит бесноватый
И покупает апельсин.
Короче говоря, «Я расставлю слова / в наилучшем и строгом порядке / это будут слова / от которых бегут без оглядки. [136]
И вот этого самого поэта мы решили издать. Надо было собрать его стихи, рассеянные по старой эмигрантской периодике. Книжка «Денёк» ведь была единственной его книгой. И она тоненькая. Я принялся за поиски стихов, и, наверное, искал бы и поныне, если бы мне не помог профессор Рене Герра, известный коллекционер книг, периодики и живописи – всего наследия эмигрантских писателей и художников.
Коллекция Герра так отлично систематизирована, что за полдня мы собрали «полного Одарченко» по разным журналам.
Когда же книга вышла, то перелистнув титул, я сразу увидел, что на обороте этого листа не оказалось строк, в которых «составитель приносит благодарность профессору Рене Герра» Потом выяснилось, что Аллой в день выхода книги ещё, оказывается, и позвонил Рене, чтобы обратить его внимание на то, что вот «Бетаки даже не поблагодарил его печатно». Зачем понадобилось Аллою украсть эти строки, то есть их просто не напечатать, и тем самым постараться восстановить Рене против меня, не понимаю. «Разве что Одарченко, хихикнув с того света, / у Аллоя сам спёр страницу эту?». Впрочем сам Рене Герра, думает, что это ему, а не мне, Аллой хотел сделать мелкую пакость «потеряв» это упоминание. Во время перестройки Аллой переехал в Питер, а несколько лет назад по неизвестным мне причинам он повесился.
В конце девяностых годов Аллой издал в трех сотнях, кажется, экземпляров, в издательстве журнала «Нева» справочник по Парижу, единственным автором которого значится на обложке его жена Рада Аллой. В этом справочнике описаны многие дома Парижа. Автор проходится по улицам и рассказывает историю домов на каждой улице огромного города по порядку номеров!!! Наивный читатель подумает, что эта работа должна была отнять многие годы. И отняла – только не у Рады Аллой: в течение последних лет сорока, или чуть больше, во Франции, примерно каждые пять лет, переиздаётся (с новыми дополнениями) знаменитый справочник историка Жака Илларе в двух томах, под названием «Исторический словарь улиц Парижа». Над ним работает большая группа людей и не один год. А Жак Илларе затеял это фундаментальное издание ещё в пятидесятых, кажется, годах, и сам поначалу руководил этой титанической работой.
И вот «Нева», правда, не в двух томах, а в одном выпустила по-русски это сочинение, сократив его раза в три. Но перевод текстов Илларе точен, даже слишком буквален и потому неграмотен. До корявости точен, только имени Илларе на книге нет. Одна Рада Аллой числится автором!
У меня «личный зуб» на эту книгу. Несколько лет назад я написал книжку о Париже, примерно четверть из которой напечатана в той же «Неве» [137]. Моя книжка – смесь истории города и истории его архитектуры, с литературными реминисценциями, со стихами; в неё вошло и многое из того, что я рассказывал на экскурсиях по Парижу, которые время от времени водил в послеперестроечные годы… И безусловно в моей книжке есть ссылки и на Илларе, да и на очень многих других французских историков и искусствоведов. «Нева», вроде бы, собиралась напечатать мою книжку целиком, но не стала, именно из-за того, что о Париже они уже напечатали эту «кРаду».
