Рассказывая эту притчу в период кризиса нэпа, Сталин указывал на опасность игнорирования трудностей и необходимость быть готовым к резкому повороту, чтобы избежать катастрофы.
А.С. Аллилуева вспоминала, что Сталин рассказывал, как попал однажды в бурю на Енисее: «Один раз показалось, что все уже кончено. Но добрался до берега! Не верилось, что выберусь, – очень уж разыгралась тогда река». Однако, приводя еще одну «енисейскую притчу» в своем докладе «О правом уклоне в ВКП(б)» в апреле 1929 года, Сталин не упомянул, что сам был участником подобного события. В своем рассказе он – сторонний наблюдатель, который не раз был свидетелем таких драматических происшествий: «Видели ли вы рыбаков перед бурей на большой реке, вроде Енисея? Я их видал не раз. Бывает, что одна группа рыбаков перед лицом наступившей бури мобилизует все свои силы, воодушевляет своих людей и смело ведет лодку навстречу буре: «Держись, ребята: крепче за руль, режь волны, наша возьмет!» Но бывает и другой сорт рыбаков, которые, чуя бурю, падают духом, начинают хныкать и деморализуют свои же собственные ряды: «Вот беда, буря наступает, ложись, ребята, на дно лодки, закрой глаза, авось как-нибудь вынесет на берег».
Эта история также была рассказана «к случаю», и Сталин завершал ее словами: «Нужно ли еще доказывать, что установка и поведение группы Бухарина, как две капли воды, похожи на установку и поведение второй группы рыбаков, в панике отступающих перед трудностями?»
Третью «енисейскую притчу» Сталин поведал 4 мая 1935 года на выпуске академиков Красной Армии: «Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый «остался там». На мой вопрос: «Как же так, остался?» – они с тем же равнодушием ответили: «Чего-ж там еще спрашивать, утонул, стало быть». И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что «надо бы пойти кобылу напоить». На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: «Что ж нам жалеть людей-то? Людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу».
Следует учесть, что Сталин был воспитанником культуры, в которой смерть человека погружала близких ему людей и его родных в глубокую и долгую скорбь. В его сочинениях можно найти немало некрологов, посвященных памяти умерших товарищей по революционному делу. При Сталине смерть видных деятелей страны обычно отмечалась торжественными траурными церемониями. Даже через несколько лет после кончины видного партийного деятеля отмечалась дата его смерти, а не рождения. Поэтому очевидно, что безразличие к гибели соратника, товарища, родственника, соплеменника могло означать для Сталина крайнюю степень моральной деградации людей.
И в этом случае Сталин делал вывод, касавшийся актуальных проблем советского общества в середине 1930-х годов: «Вот вам штрих, может быть малозначительный, но очень характерный. Мне кажется, что равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком того странного отношения людей к людям, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде в далекой Сибири».
Сталин обращал внимание на то, что подобный же подход сохраняется и в поведении советских руководителей. Он говорил: «Ценить машины и рапортовать о том, сколько у нас имеется техники на заводах и фабриках, – научились. Но я не знаю ни одного случая, где бы с такой же охотой рапортовали о том, сколько людей мы вырастили за такой-то период и как мы помогли людям в том, чтобы они росли и закалялись в работе. Чем это объясняется? Объясняется это тем, что у нас не научились еще ценить людей, ценить работников, ценить кадры». В 1935 году Сталин подчеркивал: «Лозунг «кадры решают все» – требует, чтобы наши руководители проявляли самое заботливое отношение к нашим работникам, к «малым» и «большим», в какой бы области они ни работали, выращивали их заботливо, помогали им, когда они нуждаются в поддержке, поощряли их, когда они показывают первые успехи, выдвигали их вперед и т. д… Надо, наконец, понять, что из самых ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим являются люди, кадры».
Поведение «человечества в миниатюре» на берегах Енисея ничуть не отличалось от поведения остального человеческого сообщества, в том числе его цивилизованной части. Нет сомнений в том, что три с лишним года размышлений в Туруханской глуши морально подготовили Сталина к исполнению самых главных ролей в истории человечества.
Еще до завершения срока ссылки Сталину было приказано прибыть на призывной пункт в Красноярск. В начале февраля 1917 года Сталин был признан негодным к воинской службе из-за поврежденной в детстве руки. Поскольку срок ссылки кончался в июне 1917 года, Сталин обратился с просьбой к енисейскому губернатору разрешить отбыть оставшийся срок ссылки не в Курейке, а в Ачинске, где он рассчитывал получить работу. Вскоре разрешение было получено, и Сталин переехал в этот город, а через неделю после его переезда пришла весть о свержении самодержавия.
Глава 21.
МАСТЕР РЕВОЛЮЦИИ
Как свидетельствовал Питирим Сорокин, в дни свержения царской власти «и в Москве, и в Петрограде народ гулял, как на Пасху. Все славили новый режим и Республику. «Свобода! Святая Свобода!» – раздавалось повсюду.
Падение самодержавия автоматически означало освобождение политических заключенных. Мой отец вспоминал, как в Баку в первые же дни Февральской революции 1917 года возле реального училища, в котором он учился, начался митинг, который шел постоянно в течение нескольких дней. Среди выступавших было немало людей в арестантском одеянии. Это были только что освобожденные узники Баиловской тюрьмы, которых встречали ликованием. В те дни все выражали свои симпатии революции. На митинг пришли даже городовые, чтобы осудить свергнутый строй, но их представителя на трибуну не пустили.
Митинги солидарности с революцией наблюдал и Сталин по дороге из Ачинска в Петроград. П. Сорокин отмечал: «Все политические узники были освобождены и постепенно стекались домой, кто из Сибири, а кто из-за рубежа. Их с триумфом встречали правительственные комитеты, солдаты, рабочие и прочая публика. Оркестры, флаги и речи сопровождали встречу каждой группы вновь прибывших». Сорокин не скрывал своего недоброжелательного отношения к этим людям: «Возвращавшиеся корчили из себя героев-покорителей и жаждали, чтобы их почитали как освободителей, отцов-благодетелей… Многие из возвратившихся «политиков» наглядно демонстрировали собой неуравновешенность сознания и эмоций. Проведя годы в тюрьмах и ссылке, на тяжелых и физически изнурительных работах, они стали насаждать обществу методы и жестокость, от которой сами же страдали в свое время. Они навсегда сохранили в себе ненависть, жестокость, презрение к человеческой жизни и страданиям людей… Советы, вербованные из таких «героев», буквально на глазах теряли чувство реальности… Речи их лидеров и манеры вести себя были наполнены помпезным абсурдом. Казалось, что у них нет ни толики чувства юмора, ни способности увидеть комизм своей позы со стороны».
