мелка и углубляется постепенно. Вследствие этого горы отрезаются у основания течением реки, так что их склоны прерываются обрывами, которые разрушаются у воды. Обратите прежде всего внимание на то, с каким совершенством Тернер передал единство всей горной массы, дав нам понять, что каждая лощина в ней вырезана постепенно потоками. Первая вершина за городом не разъединена с следующей, не кажется чем-то независимым от нее, но явно составляет вместе с ней часть одного целого, которое вначале было единым, a затем разделилось благодаря действию потока. Еще более ясно выражена связь между второй и третьей вершинами: мы видим, что здесь была продольная долина, тянувшаяся по окраине их прежней общей массы; когда было прорезано ущелье, эта долина образовала две зазубрины, которые Тернер изобразил на одном и том же пункте в каждом из их изгибов. Эта великая тройственная группа, однако, с самого начала была отделена от вершин, находящихся позади ее: мы видим, что эти последние представляют только оконечность огромного ровного склона, который, будучи прерван возвышенностями близких гор, снова появляется на краю на правой стороне. Обратите внимание, как красиво и нежно сдержан спуск всех рядов; он никогда не бывает крутым, кроме тех мест, где его прорезает река; образованный ею обрыв тщательно выражен в двух последних выступах там, где они выделяются на светлом горизонте; заметьте, наконец, как при подъеме ближайшей вершины позади города, без всяких теней, без всякого разделения расстояний, чувствуется каждый ярд расстояния, на который отодвигается поверхность, и чувствуется только благодаря изображению деталей; мы можем идти вверх по этому подъему до самой вершины, и прежде чем мы сделаем половину пути, мы уже войдем на лигу или две внутрь картины. Впрочем, едва ли кто-нибудь, кроме художника, поймет, как трудно изобразить это.
Я не намерен утверждать, что наш великий художник знаком с теми геологическими законами и явлениями, которые он иллюстрировал.
§ 21. Отношение его к геологическим истинам
Мне неизвестно, знал ли он их или нет. Я просто хочу доказать там, где это возможно, что он напряженно наблюдал и строго придерживался правды, которой нельзя наглядно показать в ее менее осязательных и более тонких проявлениях. Хотя я могу чувствовать правдивость каждого штриха, каждой линии, я могу доказать присутствие правды только в крупных и общих чертах, и я предоставляю каждому самому ответить на следующий вопрос: если художник так строго правдив в крупных вещах, что каждая его картина может служить иллюстрацией к лекции по физическим наукам, то не следует ли из этого, что он так же правдив и в изображении мелких вещей.
Hohfleur и вид между Клермоном и Мовом представляют дальнейшие образцы той же великой простоты изображения;
§ 22. Изображения удаляющейся поверхности у Тернера и сопоставления их с произведениями Клода
в последнем особенно замечательно изображение того, как спускающаяся вода прорезает горы, а также полная округленность и симметричность их изгибов в тонких и резких тенях, брошенных в волнистые ущелья. Интересно сравнить с этими прекрасными творениями горы, изображенные Клодом на левой стороне картины, помеченной № 260 в Дёльвичской галерее. Ни в одной из них нет ни деталей, ни поверхности; нет клочка земли, где можно было бы стать: мы должны или верхом усесться на краю, или свалиться вниз. Я не могу указать примера более резкого искажения гор. И во всех отношениях я не могу противопоставить ее ни одной картине с большим основанием, чем упомянутому тернеровскому Honfleur’y; в нем нет ни одного края, ни одного деления, и тем не менее мы можем подняться из города вверх на гору, затем войти в туман по ее верхушке и спускаться миля за милей по ее склону по направлению к морю, пока мы не достигнем крайнего горизонта, причем ни единый перерыв не нарушит величавого единства этого шествия. Сопоставьте коричневую краску Клода, посредством которой, как можно только догадываться, имелось в виду изобразить камень или землю, сопоставьте ее с обильным богатым до бесконечности разнообразием черт, которыми Тернер заполнил огромное пространство, сопоставьте ее с необычайным обилием тщательно выделанных деталей, где ум может и остановиться, и идти и блуждать и при этом все время наслаждаться, не находя ни одного перерыва в бесконечной простоте этого обилия, не встретив ни одного пустого промежутка в его неисчерпаемом блеске.
Но эти и сотни других (на которых грешно не остановиться) лесистых и волнистых долин Северной Англии, вздымающиеся валы парков и лесов Южной, мягкие, одетые виноградом вереницы французских гор, бросающие густые тени на реки, сверкающие своей серебристой поверхностью на протяжении целых лиг,
§ 23. Та же умеренность склонов в контурах более высоких гор Тернера
Наконец, белеющие оливковыми деревьями выступы Альп и Апеннин, — все это только образцы того, как обращается Тернер с более мелкими и нежными горами. В более смелых созданиях его таланта, где ему приходится иметь дело с гордыми громадами грандиозных гор, он проявляет такую же осторожность в изображении резких склонов или вертикальных линий и такую же тщательность в изображении удаляющегося расстояния. Мы не можем добраться до верхушки его горы, не утомившись во время такой прогулки; заметьте, утомление является не от крутости подъема, а от огромной его протяженности: мы поднимаемся к небесам по линии с такими тонкими переходами, что почти не замечаем, как покидаем землю, прежде чем очутиться в облаках. Skiddaw в иллюстрациях к Скотту — прекрасный образец такой величавой умеренности. Гора лежит в свете утра подобно полосе пара; мягкие линии ее подъема едва различаются глазом; без всякого усилия и напряжения поднимается глаз по этой мощной громаде; ее склоны точно объяты дремотой, и мы не постигаем, как они поднимаются кверху, пока не заметим, что они образовали как бы площадку для прогулки восточных облаков. Так, в рисунке Fort Augustus, где весь подъем зависит
