или какую-нибудь часть обнаженного тела». Работать можно только в таком помещении, «где не будет мешать ни пыль, ни дым, ни шум, ни вонь» [1287].
Вопреки общераспространенному пренебрежению к жанру портрета, подкрепленному авторитетом сэра Филиппа Сидни, вождя поэтов-елизаветинцев, назвавшего «художниками поплоше» тех, «которые только живописуют лица с натуры» [1288], Хиллиард утверждает, что воспроизведение человеческого лица – высшая задача художника, за которую не следует браться, пока не научишься писать «истории». Портрет – самая трудная область искусства, потому что он должен быть похож на натуру и вместе с тем показывать «лучшие стороны наружности позирующего» [1289].
Хиллиард называет себя подражателем Гольбейна, хотя считает Дюрера «самым замечательным и совершенным живописцем и мастером по гравированию на меди от начала мира» и советует миниатюристам копировать акварелью его гравированные портреты. Свойственное англичанам недоверие к абстрактным доктринам заставляет его возражать против Дюреровой теории пропорций. Лицо человека, каким мы видим его в жизни, и лицо того же самого человека на портрете – не одно и то же, рассуждает Хиллиард. Красота или безобразие живого лица определяются цветом, пропорциями и выражением. А во впечатлении, складывающемся у нас от портрета, главную роль играют части лица: «На портрете глаза показывают больше всего жизни, нос – прелести, а рот – сходства». Да и в жизни красота или безобразие лица не так уж сильно зависят от его пропорций. У лорда-канцлера сэра Кристофера Хэттона «был очень низкий лоб, не соответствующий правильной мере, то есть одной трети лица». Тем не менее все почитали его как одного из красивейших людей Англии. «И напротив, существует множество лиц, соответствующих той пропорции, которую установил Альберт Дюр[ер], и это лица некрасивые или неприятные» [1290]. Осмелимся досказать за Хиллиарда: впечатление от портрета зависит от очертаний глаз, носа и рта в большей степени, нежели от их пропорциональных соотношений друг с другом. Дюрер делал акцент на характеристиках лица как целостной формы, для Хиллиарда же лицо на портрете – скорее предмет, украшенный глазами, носом и ртом. Дюрер относился к изображаемому им лицу как конструктор, Хиллиард – как художник-декоративист.
То, что Николас понимал задачу миниатюрного портрета именно так, видно из его разговора с королевой Елизаветой в тот день, когда он впервые был вызван к ней, чтобы нарисовать ее портрет. Ее величество спросила Николаса, почему итальянцы, эти искуснейшие живописцы, не накладывают теней, которые наблюдаются в натуре при ярком освещении. Ссылкой на авторитет итальянцев она намекнула Хиллиарду на две вещи сразу: во-первых, пусть он не думает, что она не разбирается в живописи, и, во-вторых, она не желает, чтобы на ее лицо ложились резкие тени. Рассказывая об этой беседе, Хиллиард делает вид, что ее величество дала ему бесценную инструкцию по исполнению доверенного ему ответственнейшего заказа, но, по сути, он использует ее вопрос как повод для формулирования своего художественного принципа. Очень рельефные произведения, ответил он, выглядят прекрасно, если помещены в отдалении. Но это «не нужно для миниатюры, потому что ее мы вынуждены рассматривать, держа в руке и приблизив к глазам». Елизавета тоже хорошо поняла Хиллиарда: дескать, он и без инструкций заказчицы написал бы ее портрет без теней. «Ее Величество согласилась с моим рассуждением и потому избрала местом позирования для портрета открытую аллею красивого сада, где поблизости не было деревьев и никакой тени вообще». Иными словами, королева выбрала яркое, но максимально рассеянное освещение, в котором главным источником света становилось ее лицо, обычно покрытое толстым слоем белил. Хиллиард подводит под свою теорию моральное основание: «Красота и хорошие черты лица подобны чистой правде, которая не стыдится света и не нуждается в темноте». Чернота и тени, какие применяют некоторые портретисты, делают их произведения «подобными плохо выраженной истине» [1291].
Николас Хиллиард. Автопортрет. 1577
Хиллиард целит здесь в своего ученика Исаака Оливера, который использовал тени в миниатюрах так, как если бы это были обычные станковые портреты. Приглашенный в 1592 году Елизаветой, Оливер изобразил лицо королевы, пустив в ход весь арсенал средств светотеневой моделировки. Получилось изображение пятидесятидевятилетней женщины в рыжем парике, с обвисшим заострившимся носом, ввалившимися щеками и по-старушечьи запавшим ртом. По распоряжению Тайного совета все изображения королевы, выполненные с образцов Оливера, в том числе и гравюры, были уничтожены. Их разыскивали в лавках, изымали и сжигали, так как «они причиняли Ее Величеству великое оскорбление» [1292].
Ты знаешь, Хильярда единый штрих Дороже, чем саженные полотна, —
писал Джон Донн в послании другу, сравнивая свои поэтические наброски с мастерством Хиллиарда [1293]. Лица на портретах этого художника занимают места не более ногтя большого пальца зрителя. Описывая их, испытываешь странное чувство, будто в ходе описания они сами собой становятся крупнее; размер «саженных полотен», напротив, обычно скрадывается словесным описанием до умеренной величины.
Во Франции Николас написал миниатюрный автопортрет. Представить себя как художника значило, прежде всего, сделать живым свой взгляд – острый и проницательный, моментально схватывающий и передающий памяти любое впечатление. Кого только не обшарил этот цепкий взгляд! И графа Лейстера, и даже самое королеву Елизавету. Недаром он изобразил себя в роскошном слоеном воротнике на испанский манер, приличествовавший дворянам и аристократам. Этими чуть раскосыми глазами удалой красавец с густыми темно-каштановыми кудрями, выбившимися из-под сдвинутого на затылок берета и змеящимися вокруг высокого лба, выглядел себе в жены Элис [1294]. На темно-голубом фоне белый воротник, отделяющий голову от черного, наглухо застегнутого сюртука, выглядит как морская пена, поднимающаяся и опадающая под носом корабля, роль какового играет клинообразная бородка щеголя. Разглядывая этот драгоценный подарок своего мужа, Элис должна была вновь и вновь возвращаться к его карим глазам. Она могла любоваться и гордиться своим Апеллесом, который подписался монограммой, составленной из наложенных друг на друга инициалов «N» и «Н», а сверху вывел каллиграфическими золотыми буквами по голубому: «Anno Domini 1577 Aetatis Sua 30». Получалось: «Николас Хиллиард лета Господня 1577-го в свои тридцать».
Николас Хиллиард. Портрет жены. 1578
Тема овального портрета Элис, написанного несколько
