самих – и вот уморительная сценка становится аллегорией. Глупость необъятна и бесконечна; дурак надеется на помощь от плута, плут охотится за дураком – так было от века и пребудет впредь до Судного дня. Кто же в таком случае зритель? Разумеется, это сам ироничный умница Босх и все мы, умники и ироники, стоящие за его спиной. Что бы мы делали, не будь на свете дураков? Такова «похвала глупости», провозглашаемая Босхом. Любителям эзотерики, блуждающим в море иконологических интерпретаций, можно порекомендовать это произведение как профилактическое средство от чрезмерной доверчивости [353].
В королевской спальне в Эскориале висела доска с изображениями семи смертных грехов и четырех Последних вещей, купленная Филиппом II у наследников де Гевары. Король больше всего любил эту работу Босха [354]. Созерцанием ее Филипп начинал и заканчивал каждый свой день.
Когда-то эта картина была столешницей. По замыслу неизвестного нам заказчика, поручившего Босху создать своего рода пособие для благочестивых размышлений, «зерцалом мира» является здесь всевидящее око самого Бога. Он изображен в образе Христа в самом центре, на месте зрачка. Восстав из гроба, Спаситель показывает свои раны. Под фигурой Христа написано: «Берегись, берегись, Бог видит». На внешнем кольце изображены семь сценок по числу смертных грехов. Внизу и наверху на лентах приведены выдержки из предсмертной песни Моисея. Внизу: «Сокрою лице Мое от них (и) увижу, какой будет конец их». Наверху: «Ибо они народ, потерявший рассудок, и нет в них смысла. О, если бы они рассудили, подумали о сем, уразумели, что с ними будет!» [355]
Очередностью этих цитат указана последовательность разглядывания сценок. Начинать надо с нижней, самой большой, – с «Гнева». Особое место Гнева среди прочих грехов – знак того, что заказчик считал этот грех тягчайшим. Но было бы грешно изображать Гнев гневно; гневом Гнев не убьешь; убить Гнев можно только смехом – таков, вероятно, был ход мысли Босха. Невозможно смотреть серьезно на драку двоих озверевших вилланов на прелестной лужайке близ таверны «У льва». Стол, за которым они пили, опрокинут, табуретка нахлобучена на голову одного из соперников. Ошеломленный этой атакой, он рычит и тянется за мечом, путаясь в складках плаща, а его противник, скинув плащ и выставив кувшин, как щит, выхватил кривой зазубренный клинок. Женщина, которой кто-то из них подарил туфли в знак брачного предложения, предпочитает шустрого – и она-то, конечно, его усмирит. Над проигравшим виден в отдалении флажок со львом, над победителем осел высовывает голову из стойла. Первый могуч, «аки лев рыкающий», но он туп, он упускает добычу. Второй ее забирает, но и он дурак, ибо не понимает, что женщина превратит его во вьючного осла.
Иероним Босх. Семь смертных грехов. Ок. 1475–1480
Следуя далее слева направо, переходим к изображениям Тщеславия, Сладострастия, Лени, Обжорства, Корыстолюбия и Зависти. Во всех этих сценках очевидно родство с простонародным фарсом. Босх не показывает жизнь такой, какова она есть, а устраивает забавный спектакль, превращая ту или иную жизненную ситуацию в утрированную, зато исчерпывающе ясную формулу той или иной человеческой слабости. Все это подается с беззлобной иронией. Колесо жизни крутится безостановочно, подобно поворотной сцене, развлекая людей понимающих и милосердных комическим зрелищем личин глупости. Ни ярко-голубое небо над оливково-зеленой или охристой землей, ни любовно выписанные домики, интерьеры и предметы обихода, ни мелькание пестрых одежд – ничто здесь не отзывается на устрашающие интонации песни Моисея [356]. Очевидно, изображать грехи «народа, потерявшего рассудок», доставляло Босху примерно такое же удовольствие, как наблюдать веселых головастиков в весенней дорожной луже.
Этого нельзя сказать о четырех Последних вещах – смерти, Страшном суде, аде и рае, – изображенных в меньших кругах. Если бы удалось доказать, что Босх работал над этим заказом в то время, когда у него уже были ученики, то кому-то из них можно было бы приписать эти топорно выполненные сценки. В круге ада каждый грех снабжен надписью. Тело гневного разрубают, как тушу в мясной лавке; тщеславной кокетке приходится смотреться в зеркало, когда на ее обнаженное лоно вскарабкалась огромная жаба; на постель сладострастников, окрашенную в цвет пламени, взобралась тварь, напоминающая ящера; ленивого расплющивают на наковальне; обжору собираются накормить ящерицей, жабой, змеей; корыстолюбцев варят в котле с расплавленными монетами; завистливых рвут собаки [357]. Авторы, пишущие о Босхе, используют эту картину как путеводитель по изображениям ада в триптихах Босха, в первую очередь в «Возе сена», вероятно первом из больших произведений, относящихся к среднему периоду его творчества.
«Воз сена» существует в двух почти одинаковых вариантах – в Эскориале и в Прадо. Оба принадлежали Филиппу II [358]. До того как оказаться в собрании испанского короля, какой-то из них находился у дона Фелипе де Гевары.
На будничной стороне триптиха изображен бредущий по тропе старый тощий оборванец [359]. Весь свой скарб он тащит в коробе за спиной. Отбиваясь клюкой от злобной собачонки, он глядит на птиц, клюющих падаль, и не замечает, что мостик, на который он вот-вот ступит, надломлен. Но слава богу, старик не попался в руки грабителям, обобравшим до нитки другого путника. Хорошо бы прилечь, вытянуть усталые ноги. Но на удобном месте, под деревом, уселся пастух-волынщик, а на лужок брошена подстилка, на которую сейчас упадут разгоряченные танцем любовники. Нет старому бродяге ни покоя, ни отдыха.
Земля похожа на колесо: это амфитеатр с холмом на месте втулки, отмеченном виселицей. Тропа бежит вдоль края холмов, образующих чашу амфитеатра. Старик бредет по кругу. Не так ли и каждый из нас ходит по жизни кругами, то подвергаясь смертельной опасности, то радуясь случайной любви? До виселицы далеко, но – от сумы и от тюрьмы не зарекайся! Если тропа выведет бродягу к возу сена, то не ринется ли и он в потасовку?
Иероним Босх (?). Триптих «Воз сена» в закрытом виде. Ок. 1490–1495
Иероним Босх. Триптих «Воз сена» в открытом виде
Створки распахиваются, открывая грандиозную панораму, какой не бывало еще в европейской живописи. Солнечный ландшафт, окутанный голубой дымкой, построен так же, как на внешних створках. Воз движется
