бы на всем протяжении своей поверхности представлял для глаза один и тот же цвет; он имеет в одном месте белый яркий свет, и сообразно с тем обращена ли часть листа к этому фокусу или от него, цвет бывает более светлым или более серым; поднимите на дороге простой камешек и сочтите, если можете, все изменения и оттенки его цвета. Каждый кусочек голой земли под вашими ногами заключает в себе их тысячи; серый булыжник, теплая охра, зелень молодой растительности, серые и черные цвета их отражений и теней могли бы дать художнику работы на целый месяц, если бы он должен был следовать им штрих за штрихом, и насколько больше потребовалось бы работы, если бы то же бесконечное количество изменений было соединено с обширностью предмета и расстояния; чрезмерное расстояние может на первый взгляд показаться однообразным, но даже поверхностное изучение покажет, что оно бесконечно разнообразно, что его контуры беспрерывно тают и появляются вновь — то резкие, то смутные, то совершенно теряются, то проглядываясь только в виде намека, еще спутанные друг с другом, и так всегда они неизбежно находятся в состоянии изменения. Поэтому, если мы видим в картине один цвет даже на самом небольшом пространстве, то он фальшив. Не может быть естественным однообразное, не может быть правдивым то, что твердит нам одну повесть. Коричневый передний план и скалы на картине Клода Синон перед Приамом фальшивы настолько, насколько может быть фальшива краска: во-первых, под солнечным светом никогда не бывает такого коричневого цвета, даже песчаная почва и вулканический туф возле Неаполя (допустив, что Клод изучил эти безобразнейшие формации) в местах свежего излома при полном освещении бывают золотыми и блестящими по сравнению с этими идеальными скалами, и делаются, подобно всем другим скалам, спокойными и серыми от действия непогоды; во-вторых, всякая скала, которую когда-либо пятнала природа, всегда имела бесконечное число оттенков разнообразной растительности. И даже Стэнфилд, такой мастер в изображении форм камня, порой способен в том или другом месте дать нам ком грязи вместо камня.
Я желал бы, чтобы мои следующие замечания относительно тернеровского колорита были приняты осторожно, так как с ними можно спорить. Я думаю, что первый шаг неправильности колорита у всякого художника отмечается обыкновенно, главным образом, преобладанием пурпурового и отсутствием желтого.
§ 17. Его нерасположение к пурпурному цвету и любовь к контрасту. желтого с черным. Правила природы в этом отношении
Я думаю, что природа примешивает желтизну почти к каждому из своих цветов; она никогда или очень редко употребляет красный без него и очень часто употребляет желтый почти совершенно без красного; и со временем, я уверен, обнаружится, что любимейшим ее контрастом, который характеризует ее колорит и дает ему тон, является желтый и черный, переходящие по мере удаления в белый и голубой. Не подлежит спору, что великий основной контраст Рубенса составляют желтый и черный; от этого контраста, сконцентрированного в одной части картины и умеряемого разнообразными серыми по всей картине, главным образом, зависят тона всех его прекраснейших творений. И у Тициана, хотя у него гораздо больше склонности к пурпурному, чем у Рубенса, никогда, я уверен, не примешивался к чистому голубому, никогда не придавал ему лоска такой красный цвет, который не был бы в свою очередь смягчен известным количеством желтого. Во всяком случае, как бы ни были роскошны и чисты пурпурные цвета там, где великие колористы вводят их в качестве местных цветов, я убежден, что ничто не разрушает красоту колорита в такой степени, как самая малейшая склонность к пурпурному цвету в общем тоне. Равным образом я уверен, что Тернер отличается от всех дурных колористов нашего времени тем, что в основе всех его тонов лежат черный, желтый и промежуточные серые цвета, тогда как наши обыкновенные искатели блеска так неизменно стремятся к чистым, холодным, неестественным пурпурным цветам. В самом деле, Тернер до такой степени любит черный и желтый, что он оставил нам несколько произведений, и рисунков, и картин, основанных только на этих двух цветах; из них самым поразительным примером служит Quilleboeuf, произведение, которое, по моему мнению является самым совершенным образцом из существующих произведений простого колорита, где, как например, в некоторых его последних изображениях Венеции, — становятся как будто явно заметными пурпурные тона, хотя и тщательно смягченные ярким оранжевым и теплым зеленым на переднем плане, там общий колорит, по моему мнению, так совершенен или правдив: мой личный вкус всегда скорее привлек бы меня к теплым серым цветам таких картин, как Снежная буря или к пылающему ярко-алому и золотому цвету в картинах Наполеон и Невольничий корабль. Но я не останавливаюсь в настоящее время на этой части своих рассуждений: может быть, их удобнее связать с нашим исследованием впоследствии, когда мы будем обсуждать вопрос об идеальном совершенстве колорита.
Сделанные выше замечания относятся целиком к последним академическим картинам, на которые направлены главные нападки по поводу их колорита.
§ 18. Его ранние произведения фальшивы в отношении колориста
Я никоим образом не имею в виду отнести эти замечания к ранним произведениям Тернера, которые, как постоянно болтают просвещенные газетные критики, характеризуют ту эпоху, когда Тернер быль «действительно велик». Он и есть и был велик с того момента, когда он впервые взял в руки кисть, но он никогда не был так велик, как теперь. Переход через ручей, композиция, хотя и совершенная с точки зрения всего наиболее привлекательного и облагораживающего в искусстве, едва ли может служить образцом колорита; это — приятное, свежее серое изображение пространства и форм, но это — не цвет; если смотреть на нее с точки зрения этого последнего, она, совершенно лжива и безвкусна и гораздо ниже, если сравнить ее с теми же тонами у Клода. Красновато-коричневые цвета на переднем плане Падения Карфагена, насколько я могу судить, не обработаны, лишены солнца и во всяком случае ошибочны, и эта картина, и другая Построение Карфагена, хотя последняя лучше, совершенно недостойны Тернера как колориста.
Не так обстоит
