чувствуются воздух и расстояние, в каждом облаке — дыхание жизни, каждая краска живет и горит ярким, пылающим светом.
Следует, впрочем, заметить, что если в подобных блестящих эффектах мы до некоторой степени и приблизимся к правдивому изображению красок природы, то все-таки мы не произведем одинакового с ней впечатления, потому что никогда не можем приблизиться к ее свету.
§ 10. Неизбежное разногласие между достижимым блеском цвета и света
Все подобные цвета в природе обыкновенно озарены солнечными лучами такой силы, которая ослепляет и подавляет глаз; последний, таким образом, не может остановиться на цветах самих по себе и постигнуть, каковы они. Вследствие этого в искусстве при передаче всех эффектов подобного рода всегда должен быть недостаток идей подражания, которые являются главным источником наслаждения для ординарного зрителя: мы можем передавать только ряд истин цвета и совершенно неспособны передать сопровождающие их истины света; таким образом, чем правдивее мы в отношении цвета, тем сильнее обыкновенно чувствуется разлад между интенсивностью цвета и слабостью света. Но художник, действительно любящий природу, не представит вам на этом основании потускневший и слабый образ; такой образ действительно может показаться вам правильным, потому что ваши чувства не обнаружат никокого разлада в его частях, но художник знает, что эта кажущаяся истинность вытекает из систематизированной лжи. Нет. Такой художник даст вам понять и почувствовать, что искусство не может подражать природе, что там, где кажется, будто оно это делает, оно непременно вредит себе и обманывает себя. Он передает вам целиком и в совершенстве те истины, которые в его власти, a те, которых он не может дать, он предоставит вашему воображению. Если вы знаете природу, вы поймете, что все, что дал он вам, правдиво; ваша память и ваше сердце прольют тот недостающей свет, которого он не может дать. Если вы не знаете природы, то ищите иным путем того, что, может быть, и удовлетворит ваши чувства, но не требуйте истины, которой вы не узнали бы, которая не доставила бы вам удовольствия.
Тем не менее стремления и усилия художника должны быть постоянно направлены на то, чтобы устранить упомянутый разлад, насколько позволяют его силы, устранить его не посредством ослабления цвета, а посредством усиления света.
§ 11. У Тернера этот разлад существует в меньшей степени, чем у других колористов
И действительно, произведения Тернера от творений всех других колористов отличаются именно ослепительной яркостью света, который он проливает на каждый цвет; этот свет гораздо более, чем блестящие краски его произведений, является реальным источником того поразительного эффекта, который они представляют для глаза и который так умно обращен в предмет беспрерывных нападков; можно подумать, что солнце, которое они изображают, — совершенно спокойное, сдержанное, воспитанное и покорное светило, что оно никогда не ослепляет блеском ничего, ни при каких условиях. Я люблю останавливаться перед каким-нибудь ярким произведением Тернера в академии и прислушиваться к неумышленным комплиментам толпы: «Какая ослепляющая вещь!» «Я прямо не могу смотреть на нее!», «Не болят ли у вас глаза от нее?» — слышится кругом, словно эти люди привыкли постоянно смотреть прямо на солнце с полным комфортом и вполне легко для глаза. Подслушав, как люди злословят лучшие в отношении света места в произведениях Тернера, любопытно обратиться к какой-нибудь действительно безграмотной и неправильной картине одного из старинных мастеров, у которых мы видим одни цвета без света.
§ 12. Сильная степень такого разлада в пейзаже, который приписывают Рубенсу
Возьмите, например, пейзаж № 175, приписываемый Рубенсу, в Дёльвичской галерее. Я никогда не говорил и не буду говорить о Рубенсе иначе, как с чувством глубочайшего уважения, и хотя много недостатков вытекает из злополучного отсутствия в нем серьезности и истинной страсти, тем не менее его ум по своему существу является умом такого разряда, что, по моему мнению, мир скорее увидит другого Тициана или другого Рафаэля, чем другого Рубенса. Посреди неба в этой картине есть неожиданная полоса желтого и кружок малинового цвета; это — обрывок красок солнечного заката в чистом дневном свете, совершенно изолированный, и в то же самое время если перевести его на свет и тень, то он будет темнее, а не светлее остального неба; это — такая нелепость, чьей бы кисти она ни принадлежала, что если бы промахи, сделанные Тернером в течение всей его жизни, соединить в один, то он не сравнился бы с нею; и если наши знатоки смотрят на нее с неизменным одобрением, то нас не должен поражать тот факт, что чувства, получающие наслаждение от грубого вымысла, всегда получают отвращение от верности и правдивости Тернера.
До сих пор мы говорили о яркости чистых цветов и указывали, что Тернер употребляет их там, где природа, и притом в меньшей степени.
§ 13. Тернер почти никогда не употребляет чистой или яркой краски
Но мы говорили, в сущности, до сих пор о самом ограниченном и нехарактерном элементе его произведений. В самом деле, подобно всем великим колористам, Тернер отличается не столько своей способностью подавлять и ослеплять глаз интенсивностью эффекта, сколько своей способностью достигать этого мягкими и умеренными средствами. Никто никогда не был осторожнее и сдержаннее Тернера в употреблении чистых красок. Было бы слишком слабой похвалой сказать, что Тернер никогда не учиняет ничего вроде голубых наростов на переднем плане или гор, выдвинувшихся, точно лучшее шелковое платье хозяйки, синевой и краснотой, которую некоторые из наших знаменитых художников считают сущностью возвышенного. Я мог бы с таким же правом похвалить портреты Тициана за то, что на них нет гримас и румян клоуна из пантомимы. Но я скажу,
