Черты сходства, которые мы находим в облике очень разных людей — Викниксора и Антона Семёновича Макаренко (говорю о нём как о герое «Педагогической поэмы»), — мне кажутся неслучайными. Незаурядное обаяние, внутренняя сила, всепоглощающее увлечение своим делом — это ещё не всё. Глубокий, мужественный, отнюдь не сентиментальный гуманизм свойствен обоим педагогам.
Они иногда мягки, иногда очень суровы. Средства достижения цели меняются в зависимости от многих условий — индивидуальности ученика, состояния коллектива, конкретного события. Но цель, содержание их работы — пересоздание людей — глубоко гуманистичны и неразрывно связаны с самыми важными, благородными задачами формирования социалистического общества, морального облика его членов.
Многие задачи руководитель Шкиды и руководитель колонии имени Горького решают по-разному, но часто их поиски идут в одинаковом направлении.
Словно ураган швырял шкидцев от одного увлечения к другому. То по ничтожному поводу возникала «буза», принимавшая гомерические размеры, то мальчиков охватывала повальная страсть к журналистике, и шестьдесят учеников выпускали шестьдесят газет, то возникала эпидемия азартных игр или воровства, то по ночам собирался тайный кружок для изучения политграмоты.
Не сдержанные той крепкой внутренней дисциплиной, которую талантливо, с огромным напряжением воли вырабатывал в своих воспитанниках Макаренко, часто неспособные противостоять дурным влияниям, шкидцы предавались без оглядки своим страстям. Не всегда Викниксор умел сдержать порывы своих учеников, иной раз не замечал вовремя опасности, грозившей коллективу, потому что сам был человеком увлекающимся и доверчивым.
Уменьшает ли это достоинства Викниксора как педагога? Вопрос не так прост. Конечно, плохо, если педагог не замечает каких-то важных процессов в школьном коллективе. Но в то же время его увлечения и его доверчивость (впрочем, не исключавшая и строгости, иногда чрезмерной, — тут тоже бывали увлечения) оказывали такое мощное облагораживающее влияние на учеников, что получался своего рода «компенсированный порок».
Эти качества привлекали к Викниксору сердца мальчиков, но иногда приносили и беды. Он представил классу нового воспитателя, «племянника Айвазовского», как очень хорошего человека. Шкидцы оказались проницательнее и в первый же час определили его: «барахло». Лишённый всякого человеческого достоинства, он вызывал у мальчиков брезгливость, пробуждал в них самые дурные инстинкты. Они издевались над воспитателем грубо и жестоко. Это развращало не стойкий ещё коллектив. Только случайно стал Викниксор свидетелем издевательства над «племянником Айвазовского», и с тех пор шкидцы его больше не видели.
Много беспомощных или приносивших вред педагогов прошло через Шкиду. Бесконечно трудным был подбор пригодных воспитателей. «Около шестидесяти халдеев переменила школа только за два года… Медленно, как золото в песке, отсеивались и оставались настоящие, талантливые, преданные делу работники. Из шестидесяти человек лишь десяток сумел, не приспосабливаясь, не подделываясь под «своего парня», найти путь к сердцам испорченных шкетов. И этот десяток на своих плечах вынес на берег тяжёлую шкидскую ладью, оснастил её и отправил в далекое плавание — широкое житейское море».
Десять из шестидесяти — удивляться тут, пожалуй, не приходится. Изображения плохих детских домов у Сейфуллиной, Пантелеева, Макаренко, Шарова показывают, что во многих из них пригодных воспитателей вовсе не было. И дело не только в «старозаветных дамочках» и недобросовестных или невежественных людях, случайно попавших на педагогическую работу, не только в «левых» педагогических теориях, хотя они очень навредили. Часто педагоги с опытом и самыми лучшими намерениями, но без дарования, терялись, встретившись с разношёрстной беспризорщиной, собранной «из тюрем, из распределительных пунктов, от замученных родителей, из отделений милиции». Неудивительно, что и Викниксор только после более или менее длительных проб сумел отобрать воспитателей, на которых мог бы опереться.
Ведь и теперь, в совершенно других исторических условиях, не в каждой школе встретишь коллектив педагогов, которые, дополняя и поддерживая друг друга, присматриваясь к индивидуальностям самых нормальных школьников, а не беспризорных, талантливо воспитывали бы гармонично развитых людей, помогали бы подросткам определить свои способности и стремления.
Объяснить это просто, быстро исправить труднее. Огромная потребность в педагогах приводит к тому, что приёмные комиссии в вузах не слишком тщательно выясняют, есть ли у поступающих способности к педагогической работе, уверенное желание посвятить ей жизнь. И учат студентов больше методике преподавания, чем методике воспитания. Серьёзной разработке основ социалистического воспитания положил начало Макаренко. Его почин был подхвачен, но и сейчас, говоря о методике воспитания, приходится чаще ссылаться на труды Макаренко, чем на более поздние, которые учитывали бы сегодняшние исторические условия.
Сочетание обучения с воспитанием — работа, в которой личное искусство и дарование педагога должны бы так же опираться на прочную научную базу, как, например, в медицинской практике, — вероятно, самое слабое звено педагогической науки.
Разумеется, воспитание — дело тонкое. Весь наш более чем полувековой опыт показывает, что только даровитый, самостоятельно думающий, увлечённый своим делом и ненавидящий рутину воспитатель может вести за собой школьников и хорошо оснастить их для плавания в житейском море. Обучение искусству воспитания не может полностью заменить призвания, но развить его, дать ему опору несомненно могло бы.
А между тем воспитателям, так же как Викниксору в двадцатых годах, все ещё приходится больше опираться на свою интуицию, чем на проверенные практикой и теоретически обобщённые методы.
Викниксор в педагогике был изобретателем и экспериментатором. Он пробовал то один, то другой способ воздействия. Но это не были пробы наугад. Викниксор, так же как Макаренко, чутко улавливал и особенности случая, требующего энергичного вмешательства, и настроение, состояние умов в школе.
Он непрерывно, напряжённо искал способы разбить круговую поруку шкидцев и построить из её осколков коллектив, который так же страстно стремился бы к добрым целям — к моральной и гражданской полноценности, к знаниям, — как прежде к бессмысленной бузе. Педагог понял, что большая часть школьных бунтов и срывов были проявлением повышенной, иногда почти истерической нервности — следствие ненормальных условий беспризорной жизни.
Янкель (Гришка Черных) обнаружил в незапертой кладовой табак и прибежал с этой вестью в спальню. Табак украли и спрятали. Викниксор обещал «принять меры», если виновники этого безобразия не будут найдены через полчаса. Их случайно выдал один школьник. И тут произошли две неожиданности. Первая — гнев шкидцев обрушился не на случайного доносчика, а на Янкеля, инициатора кражи. Вторая — Викниксор, сказав, что поступок мерзкий, за который надо выгнать всех до одного, огорошил виновников сообщением, что педагогический совет решил никого не наказывать.
Обе неожиданности значительны и связаны между собой. На Янкеля рассердились — значит, круговая порука дала трещину. Ещё не смогли устоять перед соблазном, но оказалось — сами шкидцы этого не ожидали, — что воровать противно. Викниксор не знал, что ребята обрушились на Янкеля, но, очевидно, почувствовал какой-то перелом настроения, искренность раскаяния, если отказался от возмездия, хотя вообще-то на кары не скупился.
Вот эта чуткость педагога, помогавшая ему каждый раз заново оценивать позицию, как сказал бы шахматист, и в сходных случаях видеть индивидуальные черты, определила выбор воспитательного хода — отказ от наказания.
Вероятно, Викниксор догадывался о том, что с превосходной точностью выразил позже Макаренко: «В педагогическом явлении нет простых зависимостей, здесь менее всего возможна силлогистическая формула, дедуктивный короткий бросок… Область стиля и тона всегда игнорировалась педагогической «теорией».
Ведь и в основе самой крупной бузы, охватившей однажды всю школу (шкидцы основали республику Улиганию и объявили беспощадную войну всем «халдеям»), Викниксор рассмотрел увлечение игрой в самостоятельное государство, а не злостное намерение. Уроки были сорваны, учитель арестован шкидцами. Но что-то, видно, показалось шкидцам не так. Развивать «беспощадную борьбу» не захотелось, и в тот же день в Улигании произошла «социальная революция», прежнее «правительство» арестовано и учитель освобожден.
Это изменение тона и стиля бузы по сравнению с прежними срывами показывало, что изменился тон и стиль коллектива. И снова Викниксор решил обойтись без наказания:
