Не знаю, расшифровали ли цензоры эту столь иносказательно написанную цитату, во всяком случае дух ее поняли, — и сборник, для которого данная статья была написана за подписью: К. Тулин («Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», Спб., 1895 г.), был царской цензурой сожжен.
Классовая борьба должна окрашивать собой и всю культурную работу. Культурная работа не должна вырождаться в культурничество. Об этом говорил Ленин.
«Друзья народа», — писал Ленин, — забыли об этой антагонистичности (т. е. противоположности классовых интересов. — Н. К.), утратили всякое чутье того, как «под покровом демократизма» и у нас, на святой Руси, прячутся чистокровные буржуа; и потому теперь они («Друзья народа». — Н. К.) реакционны (по отношению к пролетариату), так как замазывают антагонизм, толкуют не о борьбе, а о примирительной культурнической деятельности»[102] (разрядка моя. — Н. К.).
И далее: «…мы с поразительной наглядностью видим, до какой степени выдохлись эти идеи (народнические. — Н. К.), как потеряли они всякую цельную теоретическую основу, спустившись до жалкого эклектизма, до самой дюжинной культурническо-оппортунистской программы»[103] (разрядка моя. — Н. К.).
Необходимо знание, науку, в первую голову марксизм, дать в массы. В период работы в Питере Владимир Ильич работал, как и вся его группа, в рабочих кружках. Половину времени занятий в кружке он посвящал беседе с рабочими об их работе на фабрике, об условиях их труда и пр., а другую — читал с ними I том «Капитала» Маркса. Так приблизительно работали и другие товарищи. Члены нашей группы, работавшие в воскресной школе, как я уже сказала выше, стремились связать преподавание элементарного школьного курса с ознакомлением учеников со взглядами Маркса и Энгельса. «Теорию, учение Маркса и Энгельса — в массы!» — был лозунг того периода. И в ссылке, помогая в учебе рабочим, товарищам по ссылке, наша группа читала с ними «Капитал», «Коммунистический манифест» и пр. Через популярные брошюры, листки стремились тогдашние революционные марксисты, тогдашние социал-демократы, приблизить теорию к массе. Мы старались с этой целью научиться писать просто и понятно для рабочих. К этому периоду относится ряд брошюр, написанных Владимиром Ильичей для рабочих («Объяснение закона о штрафах», «Новый фабричный закон»). И понятно поэтому следующее место из письма Ленина Аксельроду от 16 августа 1897 г.: «Ваши и его (Плеханова. — Н. К.) отзывы о моих литературных попытках (для рабочих) меня чрезвычайно ободрили. Я ничего так не желал бы, ни о чем так много не мечтал, как о возможности писать для рабочих»[104]. Важность создать популярную литературу, популярный журнал для рабочих стояла в то время во весь рост.
Вот что писал по этому поводу Ленин в «Друзьях народа»: «… г. Михайловский говорит: «Маркс отнюдь не имел в виду именно этот круг читателей (рабочих) и ожидал кое-чего и от людей науки». Совершенно неверно: Маркс прекрасно понимал, как мало можно рассчитывать на беспристрастие и на научную критику со стороны буржуазных представителей науки, и в послесловии ко 2-му изданию «Капитала» высказался на этот счет совершенно определенно. Он говорит там: «Понимание, которое быстро встретил «Капитал» в широких кругах немецкого рабочего класса, — есть лучшая награда за мой труд. Г. Мейер, человек, стоящий в экономических вопросах на буржуазной точке зрения, в одной брошюре, вышедшей во время франко-прусской войны, изложил совершенно — верную мысль, что выдающиеся способности к теоретическому мышлению (der grosse theoretische Sinn), считавшиеся наследственным достоянием немцев, совершенно исчезли у так наз. образованных классов, но зато снова оживают у них в рабочем классе»[105]. И в другом месте: «…наш автор (г. Михайловский. — Н. К.) с пафосом негодует против «этой науки, умещающейся чуть ли не в карманном словаре». Какой ужас, в самом деле: наука — и социал-демократические брошюры, стоящие гроши и умещающиеся в кармане!! Не ясно ли, до какой степени неосновательно самоуверены те люди, которые лишь постольку и ценят науку, поскольку она учит эксплуатируемых самостоятельной борьбе за свое освобождение, учит сторониться от всяких «друзей народа», замазывающих антагонизм классов и желающих на себя взять все дело (курсив мой. — Н. К), и которые поэтому излагают эту науку в грошовых изданиях, так шокирующих филистеров. То ли бы дело, если бы рабочие предоставили свою судьбу «друзьям народа», они показали бы им настоящую, многотомную, университетскую и филистерскую науку, подробно ознакомили бы их с общественной организацией, соответствующей человеческой природе, если бы только… рабочие согласились подождать и не начинали сами борьбы с такой неосновательной самоуверенностью!»[106]
Особый интерес представляет то, что Ленин писал в эти годы об «интеллигенции». Сейчас (декабрь 1930 г.) перед нами прошел процесс «Промпартии», который чрезвычайно ярко вскрыл нутро буржуазной интеллигенции, примкнувшей к буржуазии и продолжающей ей служить в стране, где уже более десятка лет власть вырвана из рук буржуазии.
«Состав «интеллигенции», — писал Ленин в «Друзьях народа», — обрисовывается так же ясно, как и состав общества, занятого производством материальных ценностей: если в последнем царит и правит капиталист, то в первой задает тон все быстрее и быстрее растущая орава карьеристов и наемников буржуазии, — «интеллигенция» довольная и спокойная, чуждая каких бы то ни было бредней и хорошо знающая, чего она хочет… За этими пределами начинается либеральная и радикальная «интеллигенция», которая изливает бесчисленное количество фраз о прогрессе, науке, правде, народе и т. п., которая любит плакать о 60-x годах, когда не было раздоров, упадка, уныния и апатии, и все сердца горели демократизмом»[107], «… когда классовые антагонизмы буржуазного общества были совершенно еще не развиты, подавленные крепостничеством, когда это последнее порождало солидарный протест и борьбу всей интеллигенции, создавая иллюзию об особом демократизме нашей интеллигенции…»[108]
«Социалистическая интеллигенция только тогда может рассчитывать на плодотворную работу, когда покончит с иллюзиями и станет искать опоры в действительном, а не желательном развитии России, в действительных, а не возможных общественно-экономических отношениях»[109]
Таким образом, в «Друзьях народа» Владимир Ильич указывал на то, что социалистическая интеллигенция может стать силой, может вести только тогда плодотворную работу, если она примкнет к борьбе рабочего класса — класса, за которым будущее. Как-то раз, разговаривая с Лениным на эту тему в Сибири, мы говорили о Некрасове, о том, что интеллигент тогда только сила, когда он «утлый свой челнок привяжет к корме большого корабля», т. е. когда он свяжет свою судьбу с судьбой рабочего класса.
Вопрос о бессословной интеллигенции Ленин затронул также и в статье «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве». Когда сословности был нанесен удар в 1861 г., интеллигенция стала на точку зрения либеральной буржуазии. Борьба зa демократические реформы не есть что-то несовместимое с буржуазной точкой зрения. Когда под влиянием развития капитализма в крестьянстве началось расслоение, точку зрения мелкой крестьянской буржуазии стала отражать в своих высказываниях народническая интеллигенция. Приведу соответствующее место из высказываний Ленина.
«Если… все вообще общественные группы представляют из себя реальную силу только поскольку… они совпадают с общественными классами или к ним примыкают, то очевидно, что «бессословная интеллигенция» не есть реальная общественная сила» (70). В абстрактном теоретическом смысле автор, конечно, прав. Он ловит, так сказать, народников на слове. Вы говорите, что на «иные пути» должна направить Россию интеллигенция — вы не понимаете, что, не примыкая к классу, она есть нуль. Вы хвастаетесь, что русская бессословная интеллигенция отличалась всегда «чистотой» идей — поэтому-то и была она всегда 'бессильна. Критика автора ограничивается сопоставлением нелепой народнической идеи о всемогуществе интеллигенции с своей совершенно справедливой идеей о «бессилии интеллигенции в экономическом процессе» (71). Но такого сопоставления мало. Чтобы судить о русской «бессословной интеллигенции», как об особой группе русского общества, которая так характеризует всю пореформенную эпоху — эпоху окончательного вытеснения дворянина разночинцем, — которая, несомненно, играла и продолжает играть известную историческую роль, для этого нужно сопоставить идеи и еще более программы нашей «бессословной интеллигенции» с положением и интересами данных классов русского общества… Русская передовая, либеральная, «демократическая» интеллигенция была интеллигенцией буржуазной. «Бессословность» нимало не исключает классового происхождения идей интеллигенции. Всегда и везде буржуазия восставала против феодализма во имя бессословности — и у нас против старо-дворянского, сословного строя выступила бессословная интеллигенция. Всегда и везде буржуазия выступала против отживших сословных рамок и других средневековых учреждений во имя всего «народа», классовые противоречия внутри которого были еще не развиты, и она была, как на Западе, так и в России, права, так как критикуемые учреждения стесняли действительно всех. Как только сословности в России нанесен был решительный удар (1861), — тотчас же стал обнаруживаться антагонизм внутри «народа», а наряду с этим и в силу этого антагонизм внутри бессословной интеллигенции между либералами и народниками, идеологами крестьянства (внутри которого первые русские идеологи непосредственных производителей не видели, да и не могли еще видеть, образования противоположных классов). Дальнейшее экономическое развитие повело к более полному обнаружению социальных противоположностей в русском обществе, заставило признать факт разложения крестьянства на деревенскую буржуазию и пролетариат. Народничество совсем уже почти превратилось в идеологию мелкой буржуазии, отделив от себя марксизм»[110].
