Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6540 ( № 5 2016)

Голота закончила радиопрограмму записью песни в стиле рэп:

Слава Україні! Героям слава!

Ми поповняєм гвардійськії лави.

Плечима в плечі душі і серця,

Будемо стояти ми до кінця.

Для нас Україна – понад усе!

Гвардійська сила свободу несе.

Без сумніву станемо до бою, до бою,

Козацька слава ллється волною.

Но ведь это слабо, топорно, лозунгово – разве такие песни рождала война с истинным врагом – немецким фашизмом: от «Священной войны» до «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» или «Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч». Ведь мы же поэты и редакторы, Люба, мы выступали с тобой в Днепропетровске вместе с автором этих строк Евгением Долматовским. Ты разве не чувствуешь поэтическую и смысловую разницу? И при чём тут казацкая слава? В гражданской войне казаки бьются с двух сторон.

Разом увійдемо в історію героїв,

Бо не пожаліємо для ворога набоїв.

Всміхнуться Карпати, розквітне Донбас,

Захід та Схід поєднує нас!

А здесь вообще ничего не понятно: не пожалеем патронов ради чего, чтобы войти в «историю героев» на каком поприще? Почему усмехнутся Карпаты, и тут же расцветёт Донбасс, и как Запад и Восток смогут вас объединить, если Новороссия и стала полем столкновения менталитета Галичины и Русского мира? Какая соборность на Украине без признания Русского мира? Ведь в его духовной власти миллионы, несмотря на страшное давление! Ну и силён же он…

«Смешно, но я мечтаю о Нобелевской премии»

Литература / Литература / Писатель у диктофона

Теги: литературный процесс , Виктория Токарева

Виктория Токарева – о литературе, таланте и зависти к Софи Лорен

– Виктория Самойловна, сначала вы получали музыкальное образование, учились по классу фортепиано. Почему карьера пианистки не задалась? Уже манила литература?

– Это не моё. Я училась музыке, потому что не попала в медицинский институт. Куда-то меня всё-таки надо было впихнуть, и туда меня определили, потому что за спиной уже была музыкальная школа. О литературе я тогда всерьёз не думала, но я постоянно писала, графоманила.

– А что за история с Литературным институтом? Вы ведь, кажется, и туда поступали?

– Я ведь жила в Ленинграде, под крылом своей мамы, а у моей мамаши крыло – как бетонная плита, из-под него не очень-то выскочишь. А когда я вышла замуж и переехала в Москву, вот тут я начала себя искать.

– И сложно было поступать в Литинститут?

– Да меня просто не взяли, и всё. Тогда был популярен образ, как у Гурченко в «Карнавальной ночи», – тонкая талия и широкая юбка. И я к ним туда в таком наряде заявлялась. Секретарша, которая принимала у абитуриентов рукописи, женщина в зрелом, мудром уже возрасте, смотрела-смотрела на модницу, которая к ним повадилась, и однажды сказала, не выдержав: «Перестаньте ходить». На этом всё и кончилось.

– Известно, что во ВГИК вы поступали не без помощи поэта Сергея Михалкова. Как молодая девушка Вика попала в поле зрения живого классика? Чем вы его зацепили?

– Я работала учительницей пения в школе. Директорша поручила мне пригласить какого-нибудь поэта для встречи со школьниками, я попыталась дозвониться до самых известных – Твардовского, Михаила Светлова и Михалкова. Связаться с двумя первыми не получилось, откликнулся Сергей Владимирович. Вот почему именно с ним мы и встретились. Он пришёл, выступил…

– Михалков оказался неравнодушен к молодым девушкам?

– Вы знаете, я не относилась к тому типу, который мог ему понравиться. Я ему по-человечески была симпатична. Когда мы познакомились, я ведь была учительницей, его крайне удивило, что такая молодая (мне было года 22 или 23) модная девушка – и вдруг учительница. Это же такая старушечья профессия…

– И он решил увлечь вас в литературу?

– Нет, я сама через какое-то время позвонила ему и попросила помочь со ВГИКом, я провалилась при поступлении. Тогда он связался с ректором, и меня взяли. Ничего такого эдакого нас с Михалковым не связывало. Он был на 24 года старше меня. Такая разница казалась мне несовместимой с жизнью. Это сейчас вошла в моду разница в 30–40 лет, даже появился термин «папики».

– Скажите, а работа сценаристом как-то отражается на литературном творчестве? Помогает или мешает?

– Мешает. Потому что она навязывает конкретную форму. Сценарий – это ведь текст от 60 страниц примерно, а у меня были вещи гораздо меньшего объёма. После того как я начала писать сценарии, у меня стали появляться и повести, тоже около 60 страниц.

– То есть наметился определённый формат письма?

– Ну да, что-то такое, конечно, внутрь попадает, не нужное никому. Хорошие писатели сценарии не писали, а если и писали, то исключительно для заработка. Я не исключение.

– У вас достаточно ранний дебют в прозе. Расскажите о своём вхождении в советскую литературу.

– Мой первый рассказ напечатали, когда мне было 26 лет. Он вышел во вторник, а в пятницу я уже была знаменита.

– И тоже не обошлось без протекции?

– Да нет, ну какая протекция. Там был так называемый мастер-класс. Я однажды написала короткий сценарий для киножурнала «Фитиль» и дала Войновичу, он мне сказал: твоя сила в подробностях, пиши подробнее. Я взяла свои пару страниц и переделала в сорок две. Я их написала сама, моей рукой никто не водил. Знаете, в литературе никакая протекция не работает, нужен талант, здесь работает только «протекция» Господа Бога.

– Вы сами занимались адаптацией своих книг для кино. Считаете, экранизация может повредить произведению и лучше, чтобы к процессу визуализации был причастен сам автор?

– Шукшин сказал: «Чем лучше литература, тем хуже кино». Кино – это искусство грубое, зримое, а литература – дело тонкое: ведь считывается не только мысль, важен ещё и подтекст. Мне довелось работать с настоящими мастерами. К примеру, Данелия. Ведь его фильм «Не горюй» – это экранизация романа французского писателя Клода Тилье «Мой дядя Бенжамен», он взял текст и весь переложил его на грузинскую почву, заново придумал всё от начала и до конца, но полностью сохранил дух первоисточника. Кто умеет сохранить дух, тот и победил. А многие фильмы в этом отношении, включая экранизации Пушкина, откровенно слабые.

– Вы экранизациями своих повестей довольны?

– Не только недовольна, но даже никогда их не смотрю.

– Даже несмотря на то, что сами приложили к ним руку?

– Да, потому что кино – профессия режиссёрская, от моей руки здесь мало что зависит. Если режиссёр хороший – кино удаётся, если слабый – тогда и фильм не получится.

– Вернёмся к литературе. У вас обширная библиография. Вы пишете каждый день? Или всё-таки необходим какой-то импульс или стимул?

– У меня бывает литературный «запой», и тогда я пишу каждый день в течение месяцев двух.

– Продуктивный «запой»… А если не пишется?

– И такое бывает, ничего страшного, иногда и по полгода не пишу.

– У Сергея Есина в только что вышедшем «Дневнике» за 1996 год есть запись от 5 ноября, где он замечает, что у вас «всё получается шутя и играючи». Вам и вправду пишется легко?

– Вообще то, что читается легко, пишется трудно. Но Есин прав, меня действительно читать легко и весело, оттого многим и кажется, что и пишу я шутя, стоя на одной ноге. А я просто переписываю свои тексты по несколько раз, отсюда и эффект лёгкости. И потом не следует забывать о таланте: он или есть, или нет. Это дополнительная энергия в человеке, которая требует выхода. Благодаря ей писатель сочиняет, музыкант играет, а художник рисует. Кроме того, встречается особая категория людей, я называю их «талантливые люди без щели». У них тоже внутри талант, но он наружу не вырывается, – я имею в виду талантливых читателей, которые всегда необходимы. Как говорил Самуил Маршак: «Каждому талантливому писателю нужен талантливый читатель».

– Вас не посещает «страх чистого листа»? Нет каких-то специфических писательских фобий?

– С чего бы мне бояться? Я что, невропатка? Иногда не хочется писать действительно. Я вам так скажу: когда была закончена одна из моих последних книг, я поняла, что у меня кончились сюжеты. Потом что-то вспомнила тут, что-то там – и начала писать вещи несюжетные: какие-то воспоминания, эссе, истории из своей жизни. В общем, последовала совету Люси Петрушевской, которая мне сказала: «Вика, пиши байки, будет интересно». Стали записываться вещи не придуманные, а бывшие со мной. И воспоминания попёрли таким хрустальным потоком, что сложилась целая книга, и она мне нравится больше, чем все мои предыдущие.