По дороге из Петербурга в Литву я еще раз убедился, с каким благоговением люди относятся к Александру. Не скрывали своих искренних чувств восхищения и благодарности российскому монарху и жители Вильны.
Вскоре из Литвы я отправился в Париж, где посол России князь Куракин представил меня Наполеону как сенатора Российской империи.
На этот раз Наполеон принял меня совсем не так тепло, как на первом представлении, и как-то рассеянно спросил: «Вы – сенатор России? Но ведь вы поляк, не правда ли?» и, не дожидаясь ответа, пошел приветствовать членов дипломатического корпуса. Довольно долго он разговаривал с графом Дзялынским, сенатором Варшавского герцогства. Бонапарт расспрашивал о новостях из Познани, о делах в Варшаве и при этом повысил голос, чтобы все слышали, как он радеет о жителях герцогства.
Через несколько дней я был представлен императрице Марии-Луизе, после чего меня, как и прежде, стали приглашать на все мероприятия при дворе. В скором времени я начал замечать определенные перемены в поведении и действиях Наполеона, а также его окружения. Бонапарт всячески хотел подчеркнуть свое внимание и уважительное отношение к послу России Куракину. Французские министры и императорские сановники как могли ублажали всех представителей российского посольства. Чернышев, адъютант императора Александра, прибывший в Париж со специальной миссией, оказался под личным покровительством Наполеона, который при любой возможности не забывал выставить напоказ свои дружеские чувства к российскому монарху.
Многие, конечно же, видели всю фальшь и лицемерие этих нехитрых приемов и предполагали, что неминуемый разрыв отношений между Францией и Россией уже совсем близок.
Поляки, проживающие в Париже, в этом не сомневались и страстно желали именно такого развития событий. Им очень хотелось надеяться и верить, что одним из неотвратимых последствий предстоящей французско-русской войны станет восстановление их родины. В ту пору все способствовало появлению таких надежд. Наполеон воздавал должное национальному достоинству поляков, привлекая их на свою сторону. Он расширил состав старых польских легионов, сформировал новые, которые уже успели отличиться в кампании 1809 года. Особой любовью Бонапарта пользовался созданный им корпус польских улан, входивший в состав гвардии.
По сути дела, провинции, отнятой у короля Пруссии по Тильзитскому миру, Наполеон дал лишь название Великое Варшавское герцогство. Тем не менее новое государственное образование, как и во времена до разделов Польши, имело свои финансы, сенат, министерства, собрания выборных и даже слишком мощную для своей территории армию. Некоторые даже были склонны предполагать, что император французов создал такое несоразмерное с количеством населения и территорией герцогство, потому, что в глубине души лелеял новые, еще более выгодные для поляков планы и выжидал, чтобы при первой же благоприятной возможности осуществить их.
Известно, однако, что на переговорах в Тильзите Наполеон предлагал Александру присоединить Варшавское герцогство к России. Тогда русский царь отверг и условия, и саму идею включения герцогства в состав России. После этого стало очевидно, что Наполеона больше интересует континентальная блокада Англии, нежели восстановление Польши.
Правда, после создания Варшавского герцогства стали распространяться слухи, будто Наполеон принял решение о восстановлении всей Польши. Российское внешнеполитическое ведомство в Петербурге потребовало разъяснений по этому поводу. Министр иностранных дел Франции господин де Шампаньи в официальном письме на имя государственного канцлера графа Румянцева опроверг эти слухи, подчеркнув, что вопрос о восстановлении Польши никогда не входил в планы императора Наполеона. Могу засвидетельствовать достоверность этого факта, так как позднее в Петербурге мне передали оригинал этого письма.
Однако во время моего последнего пребывания в Париже, о котором я сейчас и рассказываю, произошел случай, чрезвычайно огорчивший всех поляков, связывающих свои надежды о возрождении родины с Наполеоном. Министр внутренних дел Монталиве в своей речи о современном положении Франции, опубликованной во всех газетах, заявил, что восстановление Польши никогда по-настоящему не интересовало императора Наполеона. Поляки встревожились. Но ненадолго. Наполеону доложили, какую реакцию у поляков вызвала речь Монталиве, и он поручил маршалу Дюроку успокоить моих соотечественников в Париже, а в Варшаву отправил своего представителя, который должен был убедить польское правительство, что антипольская риторика министра Монталиве – это всего лишь дань уважения российскому послу.
Буквально через несколько дней все страсти, волнения и тревоги улеглись. Поляки вновь воспрянули духом, а их надежды обрели новую силу, потому что о войне Франции с Россией теперь говорили почти как о свершившемся факте.
Должен признаться, я полностью разделял стремление моих соотечественников увидеть свободную Польшу. Забота о возрождении родины ни на минуту не оставляла меня и стала частью моей жизни, но я не верил в успех этого проекта восстановления Польши в увязке с французско-русской войной. Во-первых, по причине топографического положения России, ее сурового климата, ее неистощимых ресурсов и ее могучей армии. Во-вторых, потому, что никогда не допускал, что у Наполеона есть искреннее желание восстанавливать Польшу. Свой проект он выдвинул лишь для того, чтобы привлечь поляков на сторону французов. Я был убежден, что Наполеон использует мой бесстрашный народ в качестве пугала для России и не восстановит былую Польшу даже тогда, когда все его остальные планы сбудутся. У меня не было никакой веры в то, что Бонапарт захочет превратить мою страну в крепкое независимое государство, потому что это претило его политическим взглядам и противоречило всем принципам, которых он придерживался доселе.
Я не скрывал своих мыслей от многих соотечественников, с которыми был тесно связан кровными узами и крепкой дружбой. Пройдет время, и они поймут справедливость моих суждений, к которым я пришел не после реальных событий, а перед тем, как они состоялись. Это хорошо видно из содержания записки, представленной мной императору Александру в мае 1811 года. С этим документом можно будет ознакомиться позже.
Не могу поставить себе в заслугу, что я сам предугадал намерения Наполеона, не воспользовавшись некоторыми сведениями, полученными в Париже.
Многие приближенные к Наполеону лица, пользовавшиеся его полным доверием, наверняка имели от него указание прощупать меня, выяснить мое отношение к последним событиям восстания 1794 года, выведать цель моих предыдущих поездок в Париж и моей миссии в Константинополе, узнать, как я оцениваю нынешнее положение дел в польских провинциях под владычеством России…
Маршал Дюрок, которого я как-то встретил у госпожи Валевской, признался мне, что очень расстроился, когда узнал, что я дал согласие стать сенатором России… Я поинтересовался причиной такого расстройства, а он добавил, что я поступил бы более благородно, если бы оставался поляком и служил своей родине.
Я был задет за живое такой репликой и довольно резко ответил, что несмотря ни на какие титулы, звания и должности никогда не забывал и не забуду, что я родился поляком, имел честь служить своей родине до самого последнего момента ее существования и теперь готов всем пожертвовать ради отечества, если бы оно было. Не видя никакой возможности быть полезным своей стране, я счастлив, что могу, по крайней мере, хоть чем-то помочь своим соотечественникам, защищая их интересы при дворе императора Александра. На это маршал Дюрок отпарировал, что все это очень похвально, но ведь я мог последовать примеру других поляков, которые пошли на сближение с Наполеоном и оказались под его теплой опекой. И добавил, что Наполеон питает особое расположение к храбрецам-полякам. Неоспоримым доказательством его доброго отношения к людям Польши стало создание Варшавского герцогства во главе с их любимым королем Саксонии.
Не скрывая резкости, я ответил, что в свое время отказался от всего своего состояния, дабы уберечь свою честь и выполнить свой гражданский долг перед родиной, и теперь не желаю пользоваться сомнительными средствами ради приобретения каких-то благ, которые никогда меня не интересовали. Впрочем, от императора Александра я получил все, в чем нуждался сам и моя семья. Я уточнил, что по возрасту уже не могу состоять на военной службе, но был бы готов вновь взять в руки оружие и сражаться под началом такого командующего, который восстановил бы всю Польшу и учредил независимое польское правительство. Что касается Варшавского герцогства, то в моих глазах это провинция, где нет представительного польского правительства и где действуют исключительно наполеоновские законы… В конце я подытожил: пока не восстановим Польшу, пока не вернем себе утраченного гордого имени поляка, лучше быть литвином и подданным императора Александра, нежели обывателем Варшавского герцогства и вассалом Наполеона.
