В соседнем вагоне места было побольше. Там Ивонна Панье и другие женщины могли сесть на корточки и образовать живую цепь. Но то и дело кто-нибудь из них терял сознание. Человек шесть вскоре умерли.
Вдруг Ивонна Панье заметила в дверном проеме мужчину; его жирное лицо лоснилось от пота. Она узнала эсэсовского охранника, выходца с Украины, который наблюдал, как ее пытают в гестапо на авеню Фош. Казалось, он пришел пожелать «счастливого пути этому стаду животных, на которых он уже поставил свое клеймо и которые теперь отправлялись на бойню».
У мужчин положение было еще хуже. Полураздетые, по сто и более человек в одном вагоне, они страстно желали лишь одного — чтобы поезд, в который они когда-то надеялись не попасть, теперь поскорее отправился.
Пьер Лефошё, у которого от голода, жажды и жары кружилась голова, молил лишь о том, чтобы поезд отправился. Стоявший позади него заключенный, страдая от мучительной жажды, слизывал со спины Пьера стекающий пот.
* * *
Со станции Пантен вышел и направился в ближайшее кафе человек, весь вид которого — поникшая голова, опущенные широкие плечи — говорил о том, что он чем-то подавлен. Эмиль «Бобби» Бендер, абверовский плейбой средних лет, только что попытался остановить поезд с заключенными, прибегнув к обману в переговорах с эсэсовским начальником эшелона. Его замысел не удался. После того как его разыскал Нордлинг, оба предпринимали отчаянные попытки передать находившихся в районе Парижа политических заключенных под опеку Красного Креста. Все их усилия остались безрезультатными. Нордлинг встречался с Пьером Лавалем, премьер-министром Виши; германским послом Отто Абетцом; шефом гестапо во Франции Карлом Обергом. Ни один из них не проявил ни малейшего интереса к его идее. Фон Хольтиц не принял их по причине крайней занятости.
Были и другие люди, пытавшиеся в то утро остановить товарный состав, подготовленный к отправке со станции Пантен. Их тактика была другой. Пока заключенные изнемогали от жары в вагонах для скота, из Парижа в небольшую деревушку Нантей-Сааси мчался на велосипеде подросток. Ему было поручено доставить устный приказ парижского штаба ФФИ руководителю отряда Сопротивления в этой деревне. Приказ был прост и ясен: любой ценой, любыми средствами перерезать главную железнодорожную магистраль между Парижем и Нанси. Именно по этой дороге стоявший на станции Пантен состав должен был проследовать в Германию.
А в середине дня с одного из парижских чердаков подпольная радиостанция передала в Лондон следующее закодированное сообщение: «Для срочной передачи всем руководителям ФФИ. Немцы организовали эвакуацию заключенных парижских тюрем, в частности «Френе», по железной дороге через Метц, Нанси. Опасаемся массовой резни по ходу следования. Примите все меры возможного саботажа транспорта».
Трагедия, разыгрывавшаяся под палящим солнцем на станции Пантен в праздник Успения, в Париже прошла почти никем не замеченной. Большинство жителей города было озабочено все более ощущавшейся нехваткой продовольствия. Их мучила одна проблема — как бы раздобыть что-нибудь поесть. Париж, писала в тот вечер «Пари-Суар», представляет собой «почти осажденный город, в котором нехватка продовольствия ежедневно усугубляется и уже появляются первые признаки голода». Некий месье Шевалье из Академии наук сообщил горожанам в «Ле пти паризьен», что «в безвыходной ситуации» листья вяза, липы и ясеня могут быть вполне съедобными.
Для самых юных жителей Парижа основным событием этого праздничного дня должно было стать паломничество всех школьников города к собору Нотр-Дам, чтобы просить Деву Марию, покровительницу Франции, защитить Париж, ее столицу. В последний момент фон Хольтиц запретил его.
На западной окраине столицы примерно в то время, когда первые группы школьников должны были двинуться к Нотр-Дам, тридцатишестилетний немецкий капитан приказал водителю своей покрытой маскировочной сеткой автомашины остановиться посреди моста Нейи. Вернер Эбернах жестом приказал солдатам своей 813-й саперной роты остановиться и подошел к бетонному парапету моста. Затем голубоглазый офицер, потерявший три пальца на левой руке, устанавливая мину-ловушку в крестьянской избе на Восточном фронте, зажег сигарету и уставился в илистые воды Сены. Его удивила ширина реки. В сравнении с ней Шпрея в его родном Берлине казалась узкой. Впереди Эбернах увидел великолепные арки моста Пюто, начинавшегося от зеленой границы Булонского леса. В противоположной стороне, вниз по течению, реку пересекал мост Жатт, прерываясь лишь посередине маленького островочка, застроенного серыми каменными домами. Эбернах достал из кармана карту, развернул ее на каменном парапете и начал медленно считать.
По всему Парижу — от пригорода Ле-Пек на западе до Шуази на юго-востоке — Сену пересекали сорок пять мостов, подобных тому, на котором стоял Эбернах. Эти сорок пять мостов были артериями, связывавшими Париж в единое целое. Без них рассекавшие Париж широкие петли Сены стали бы вновь тем, чем они были, когда этот город 2000 лет назад был основан на острове посреди реки, то есть непреодолимым препятствием. Хотя Эбернах мог этого и не знать, некоторые из этих мостов французы считали произведениями искусства. Мост Александра III, названный так царем Николаем II, был национальным памятником. Мост Согласия был сложен из камней Бастилии, а балки моста Турнель заложены в 1369 году.
А у стоявшего на мосту Нейи капитана Вернера Эбернаха в кармане кителя, под железным крестом первой степени, лежал листок голубой бумаги, который через некоторое время он вручит генералу фон Хольтицу. Она была подписана генерал-оберстом Йодлем и имела гриф «сверхсрочно». Это был приказ уничтожить сорок пять мостов, пересекавших Сену в районе Парижа.
Вернер Эбернах понятия не имел, почему Гитлер хотел уничтожить эти сорок пять мостов. Доступа к стратегическим планам ОКВ у него не было, да они его и не интересовали. Он был всего лишь аккуратным и искусным специалистом. За свою карьеру Эбернах взорвал десятки мостов. Стоя на мосту Нейи, он не думал, что эти, парижские, окажутся более трудными, чем разрушенные им в Киеве и Днепропетровске. Через некоторое время он заметит командующему парижским округом, что после того, как он закончит работу и «вся каменная кладка парижских мостов обрушится в реку, Сена окажется полностью запруженной в черте Парижа».
Прежде чем вернуться в свой автомобиль, Эбернах должен был произвести весьма важный осмотр оснований моста Нейи. В сопровождении командира взрывников старшего сержанта Хеггера Эбернах спустился по берегу к воде и внимательно осмотрел мост. Луч фонарика выхватил отблеск полосы металла, которую он искал. К основанию моста, как и надеялся Эбернах, была прикреплена ржавеющая минная платформа. В соответствии с законом вот уже более семидесяти лет эти минные платформы существовали под всеми мостами. Они были установлены там французами, чтобы в случае чрезвычайных обстоятельств мосты могли быть быстро уничтожены.
* * *
Для Дитриха фон Хольтица приказ, который протянул ему капитан Вернер Эбернах, войдя в его кабинет в отеле «Мёрис», не был сюрпризом: он уже получил его копию непосредственно из ОКВ. Хольтиц сказал Эбернаху, чтобы тот продолжал все приготовления, но добавил, что без его личного одобрения никакие взрывы в Париже не должны производиться.
Прошло всего несколько минут после ухода Эбернаха, как в кабинет Хольтица вошел с двумя донесениями начальник штаба полковник Фридрих фон Унгер. Первое фон Хольтиц почти проигнорировал — это было сообщение о забастовке парижских полицейских. Однако второе его встревожило. Восемь немецких солдат были убиты из засады в пригороде Парижа Обервилье. Это была первая серьезная стычка в городе. Держа в руке донесение, фон Хольтиц подошел к огромной карте города. Его пальцы заскользили по ней в поисках Обервилье. Найдя его, он вздохнул и прошептал: «Сегодня они в пригородах, завтра будут в Париже».
* * *
По всему составу прокатился грохот сцеплений, ударявшихся друг о друга, словно звенья длинной цепи. Поскрипывающие деревянные вагоны начали медленно выкатываться со станции Пантен. 2500 несчастных, так долго со страхом ждавших скрежета колес, вздохнули с облегчением. Из-за деревянных досок одного из вагонов послышались робкие звуки песни. Затем вагон за вагоном стал подхватывать, пока голоса из перегруженных телячьих вагонов не переросли в непокорный хор и торжественная мелодия не заполнила сумерки на станции Пантен. Это была «Марсельеза».
Часы с готическими фигурками на станционной башне показывали полночь. Железнодорожный рабочий с красными от слез глазами подошел к одинокой женщине, стоявшей рядом со своим велосипедом.
