жива и опаснее, чем когда-либо» [78].
Социальная борьба и в первую очередь жестокое подавление русской революции 1905–1907 годов привели к тому, что эта мысль стала для немецких социал-демократов актуальной как никогда. Многолетний председатель СДПГ Август Бебель в своей легендарной «Ружейной речи» сделал роковое признание: «Наш […] самый большой интерес, если бы мы были втянуты в войну, – я полагаю, что немецкая политика будет настолько добросовестной, что сама Германия не даст повода для развязывания войны, но если [против нас] была бы начата наступательная война, война, в которой речь пошла бы о существовании Германии, тогда – даю вам слово – мы все, до последнего человека, включая самых старых из нас, готовы были бы взять ружьё на плечо и защищать нашу немецкую землю, не ради вас, но ради нас, как по мне, так даже наперекор вам […] Мы живём и боремся на этой земле, чтобы сделать наше отечество, нашу родину, нашу, быть может, более, чем вашу, такой, чтобы было приятно жить в ней и для последнего из нас» [79].
Именно на эту обоснованную, хотя и аффектированно-однобокую враждебность социал-демократов по отношению к царизму, а также на любовь к немецкому государству и чувству ответственности за него, развивающуюся у правых членов партии, и делало ставку руководство рейха. Зачем провоцировать гражданскую войну или, в лучшем случае, восстания и всеобщие забастовки, если есть шанс склонить на сторону правительства ответственных лидеров СДПГ? Происходившее на улицах и в залах для собраний по всей Германии служило доказательством того, что члены партии, как и многие другие представители рабочего класса, отнюдь не были готовы присоединиться к военной истерии, начавшей зарождаться в конце июля. Сотни тысяч жителей страны последовали призывам руководства партии и её ячеек. Накануне начала войны в ежедневной газете «Берлинер Тагеблатт» можно было прочесть следующее обнадёживающее сообщение о прошедшем в Берлине антивоенном митинге: «Вчера трудящиеся Берлина организовали митинг в защиту мира. Он произвёл сильное впечатление на всех, кто пришёл на него без предубеждения. Мы не очень приветствуем уличные митинги в дни международных конфликтов, но если молодым энтузиастам войны можно во всеуслышание высказывать свои взгляды на улицах, то, в конце концов, почему тем, кто справедливо считает мир между народами неоценимым счастьем и имеет ясное представление об ужасающем горе войны, нельзя сделать то же самое? Полиция, возможно, за редким исключением, не принимала слишком суровых мер в связи с массовыми выступлениями, и огромная толпа манифестантов смогла свободно выразить желание, разделяемое с ними всем немецким народом: желание сохранить мир» [80].
Однако стратегия руководства Германского рейха имела один скользкий, но полезный для него побочный эффект. Чтобы развязать империалистическую войну, необходима была опора внутри страны и внутриполитическая стабильность. В том случае, если бы социал-демократов не удалось привлечь на сторону разжигателей войны, а правительство Германии представить гарантом мира, этот план сорвался бы. Речь шла о том, чтобы сформировать представление о войне как «оборонительной», создать условия для осуществления грандиозных политических замыслов германского империализма и одновременно избежать возможной революции.
За кулисами тем временем уже велись тайные переговоры между руководством рейха и лидерами СДПГ. Особенно активно на войну, которую к тому моменту стали рассматривать как неизбежность и абсолютную необходимость, работали немецкие дипломаты и ключевые министерства. В начале месяца, непосредственно после того, как в Сараево сербский националист убил наследника австрийского престола, Германия предоставила Австро-Венгрии право первого хода, своего рода карт-бланш. В Берлине понимали, что ответный удар Австро-Венгрии по Сербии неминуемо заставит вступить в войну союзника последней, Россию. Россия, в свою очередь, имела интересы на Балканах и в Османской Империи. Что касается главного противника и основного объекта притязаний немецких монополистов – они располагались преимущественно на Западе. Германия должна была выступить против Франции, а при случае – и против нейтральных Бельгии и Люксембурга. Но истинным её соперником являлась Британская Империя. Для такого хода войны можно было мобилизовать правые силы, но не социал-демократов: они бы не стали участвовать в войне против демократических прогрессивных государств. Однако, объяви Россия мобилизацию первой, – ситуацию можно было бы представить совсем в ином свете. Так и произошло. Германия дождалась военной мобилизации России и всего лишь «отреагировала» на неё, будучи связанной союзническими обязательствами с Австро-Венгрией. А западные государства «по глупости» объединились с Россией в единый союз – «Антанту». Таким образом, внутриполитическая обстановка в Германии была спасена, а война получила оправдание. Благосклонности СДПГ удалось добиться, тем более что социал-демократам были обещаны уступки, связанные с социальной политикой и избирательным правом, но только после победы. Хотя войны в 1914 году хотели все крупные империалистические государства, Германия была основной движущей силой этого процесса, и это она несла главную ответственность за развязывание войны. Мифу о «невинной» Германии, «втянутой» в эту историю, удалось пустить корни лишь внутри страны.
Стратегия германского правительства действительно имела успех. Немецкие социал-демократы были глубоко обеспокоены реакционным характером российской политики и царского самодержавия, которое безжалостно подавляло любую оппозицию в стране и поддерживало Российскую Империю в полной боевой готовности, обеспечивая Европе покой и возможность проведения контрреволюционной деятельности. В августе 1914 года ведущим представителям СДПГ, поддерживающим существующий государственный порядок, было достаточно расплывчатых обещаний реформ, которые будут проведены после победы Германии. А рядовые члены партии пребывали в шовинистическом угаре и были убеждены в правоте того, о чём сообщали им сторонники существующего режима. Теперь, в отличие от 1813 года, крик «казаки идут!» стал означать угрозу. Немецкие рабочие вначале охотно шли на войну, которая была точно так же направлена против Франции и Великобритании, как и против России [81].
На вечернем заседании 1 августа 1914 года большинство депутатов социал-демократической фракции рейхстага высказались в поддержку войны, кредитов, политики классового примирения.
Кто бы ни встал у власти в России и Германии, для отношений двух стран события 1914 года всегда будут значить столько же, сколько немецко-фашистское нападение на Советский Союз и последовавшая за этим война на уничтожение.
Именно в 1914 году Германская Империя раз и навсегда распрощалась с возможностью проводить по отношению к России политику сотрудничества и равновесия. Она опрометчиво пожертвовала своими до сей поры весьма полезными отношениями с великой державой на Востоке ради ненадёжных союзников в Вене и Константинополе. Немецкие элиты были нужны этим союзникам для того, чтобы добиться мирового господства, лишив Францию и, в первую очередь, Великобританию главенствующих позиций. Наличие ещё одной великой державы в Европе было для них нежелательно.
Нерешительность социал-демократов имела далеко идущие последствия. Даже если оно вписывается в логику довоенной политики СДПГ и утверждение о предательстве со
