– Ной разместил всю живность в носовом нижнем отсеке трюма. На среднем ярусе, над клетями, шестьсот квадратных метров занимало хранилище кормов. И холодильники.
– Здесь… холодильники, без электричества?
Ашот чуть усмехнулся.
– Мы дикари в сравнении с НИМИ и с Ноем. Мы даже не на подступах к их биотехнологиям. Едва лишь начинаем подбираться.
– И всё-таки, чем холодить без электричества?
– Мы уже можем получать ток в океанических поселениях – на буровых. За счёт разницы температур придонных и поверхностных слоев воды. Но Ной использовал другое, что проще и надёжней, – скатов, с вживлёнными в них попарно электродами Их нужно было лишь кормить и каучуком изолировать бассейн от корабля. Резервуар для этих плавающих батарей есть на второй палубе, под каютой Ноя.
– И где она?
– В корме, на третьей палубе. И там же тысячи ячеек микросейфов для хранения геномобанка африканской и планетарной фауны. ОНИ доставили его на ковчег перед потопом.
– И что, все цело до сих пор?
– Металл практически истлел, разъеден солью. Осталось дерево: пропитанные смолой ячейки. Здесь, в этом озере, вода лежит слоёным пирогом, под пресными есть солёные океанические слои. Они не смешиваются. И в каждом слое свои обитатели. Они законсервированы со времён потопа и размножаются между собой. Гибрид от скрещивания океанических и пресноводных бесплоден, не даёт потомства.
– Как мул от лошади и осла?
– Как мул. Как гоминоид от человека с обезьяной. Чем сохранялась чистота Божественных видотворений, не допуская межвидового уродства.
– Всё, что вокруг… пока не переваривает разум. Об этом знают научные круги, политики, историки? Здесь был до нас какой-либо исследовательский десант или экспедиция?
– Армяне сюда ходят сотни лет. Каталикос Симеон Еревацици при встрече с царицей Екатериной II передал ей в дар кусок обшивки корабля, пропитанный целебным мумиё. Многие предметы с ковчега хранятся в Эчмиадзине.
– А русские здесь были?
– Ковчег увидел с самолета ваш летчик Росковицкий в шестнадцатом году. Его рапорт прочел Николай II и снарядил экспедицию. Она работала здесь почти полгода. Ковчег был полностью изучен: размеры, образцы обшивки и перегородок, особенность конструкции, кости и шерсть животных. Ковчег был сконструирован по образцу намокшего бревна иль айсберга – девять десятых под водой. Над океаном возвышались короткая мачта и вентиляционные устройства. Валы катились через палубу без сопротивления, автоматически захлопывая крышки вентиляций. Лишь потому корабль уцелел за годы плаванья.
Пока работала экспедиция Росковицкого, в России произошёл октябрьский переворот. Материалы экспедиции попали к Троцкому. И без следа исчезли. Потом стали исчезать участники экспедиции… а в 21-м Троцким и Свердловым Арарат был передан младотуркам – единокровным иудеям и подельникам троцкистов.
– Т-твою м-мать… Где Троцкий – там всегда кровавая дыра распада. А после Росковицкого здесь были?
– В 47-м сюда вломились американцы с турками и водолазами. И стали раздирать ковчег: выламывали доски, сдирали остатки сохранившихся металлов из геномосейфов, выпиливали образцы материалов из штурвала и лопастей рулей…
– С-с-скоты!.. Отбросы бандитской Европы без своей истории… Горбатого могила исправит!
– На следующий день на них обрушилась лавина камнепада, поднялась снежная буря. Из двадцати шести этих уродов издохло восемнадцать, в том числе шесть турок… и янки в панике смылись. С тех пор на каждую экспедицию рушатся лавины и камнепады. Незваных здесь жалят змеи, скорпионы, бьют молнии и ливни – как в этой стене за зоной. А на десерт – кусают и таскают продовольствие гиенные собаки…
– Ну и что турки?
– У них, наконец, хватило мозгов больше не зазывать сюда непуганых дебилов из-за океана и прочих европейских недоумков. Правительство закрыло доступ к ковчегу. Официально разрешены были его поиски по отвлекающему туристическому маршруту – к обросшей льдом скалистой глыбе, похожей на ковчег. И экспедиции теперь приходят к выводу: все слухи о ковчеге не более чем миф. Нас это вполне устраивает. Те, кому положено по статусу побывать здесь, ищут контакт с нами. Или мы сами приглашаем их.
– Нужен особый статус личности, чтобы побывать здесь?
– Она должна быть встроена в систему планетарной гармонии, в заповеди Пророков.
– И кто здесь был?
– Махатма Ганди. Старший Рерих. Далай-лама.
– А из русских?
– Серафим Саровский. Вавилов. Пржевальский. Киров.
– А Сталин?
– О встрече с ним вопрос возник, когда он распознал главную этнозаразу и болезнь России, созрел до способов лечения её. Но не успели: наступил 53-й, всё оборвалось. Готовилось приглашение Георгия Жукова. Но он прогнулся под Хруща и протолкнул его в Генсеки. После чего ОНИ отменили приглашение. Теперь здесь ты. И заповедь для всех без исключения: не разглашать того, что видел.
– Как можно перекрыть приступ болтливости даже у самых почтенных и молчаливых?
– Есть способ излечения подобных приступов.
– Киров и Вавилов… Я в неплохой компании. Ещё бы избежать кончины, которая их настигала.
– ОНИ учли недоработки охраненья.
– Как… как всё могло здесь сохраниться? По всему этому прошлись метлой тысячелетия!
– Как в Арктике, в Сибири находят мамонтов, ещё вполне пригодных в пищу? Здесь схожий климат. Ковчег засыпан снегом девять месяцев в году. И он из просмолённого, не гниющего олеандра.
– Вокруг ковчега желтизна созревших злаков. Всё вызревает за три месяца?
– Бывает меньше. За два. Как в приполярной тундре. Идём. Пора работать.
… Они стояли по пояс в желтушно-редком, клочками лезшем из земли диком злаке, уже налившем хотя и мелкий, но каменисто-твёрдый колос: то ли зернянка, полба, то ль прародительница нынешних пшениц T.Timopheevi. Смиряя ломившееся в рёбра сердце, ощупывал и тискал в неистовом благоговении Василий колючие колосья.
– Она… родимая?!.
– Та самая. С тридцатью двумя хромосомами. С глубинной корневой системой в восемь-десять метров. Предполагаемая устойчивость к мучнистой росе и вирусу табачной мозаики на равнине 15-20 лет. Перепроверил трижды в Ереване и ленинградском флороцентре.
– Откуда она тут… во льдах, лавинах, в кастрированном двухмесячном лете… среди камней и скал?
– ОНИ создали её перед прибытием ковчега. ОНИ же высеяли рядом, кроме пшеницы, и корм для молокодающих – коров и коз. Мы зовём его Galega восточная. Неистребимый многолетник, нафаршированный протеинами и сахарами. Даёт по триста центнеров уникальной кормовой массы с гектара и плодоносит без посева десять-пятнадцать лет. С ним рядом кукурузе делать нечего.
– Вон тот?
В пяти шагах от островка пшеницы размашистой и встрёпанной куделью стеной стояла из земли (по пояс!) травища с густым соцветием почти вызревших семян.
– Он самый.
– Ашот, дружище… великий армянин Ашот! Чем мне расплачиваться за царские подарки? – Пригнувшись, ладонями, щеками, всем лицом ласкал Василий драгоценный хлебный злак. – Какие, к чёрту, тут сады Семирамиды, Тадж-Махал… восьмое чудо света – вот оно! Великий дикорос… вот с ним мы продерёмся сквозь ханыг тупоголовых! Сквозь мразь членкорровского каганата – к свободной, сытой безотвалке…
– Рви колосья! – вдруг стегнул командой сквозь зубы Григорян.
Василий вздрогнул. Меловой бледностью наливалось лицо Ашота, истаивал с него загар. Подрагивал в руке низготовку взятый арбалет.
– Ты что?
– Быстрей!! – со стонущей тревогой перебил Григорян. Василий обернулся, отслеживая калёный взгляд Проводника. Шагах в пятнадцати вздымался на дыбы оскаленный косматый зверь. Он разгибался – бурый урод на фоне задранного носа Ноева ковчега: медведь в два средних человечьих роста раскачивался, свесив лапы. Торчал из плеча его, из буро-слипшегося шерстяного колтуна обломок арбалетной стрелы. Сталистым незнакомым голосом прорвало Григоряна. Надменно рубленые слова на неведомом языке чеканили угрозу: "Ты сильный, наводящий страх. Но мы сильнее разумом и натянутой тетивой. Не нападай, глупец. В ответ получишь смерть".
Василий драл колосья… нащупывал, заталкивал в карман вслепую их колючую остистость – срывал, не в силах оторвать взгляд от чудовища на задних лапах.
