его былых помощников и соучастников эксперимента, либо просто из преждевременности публикаций. Словом, Б. Шоу, как всегда, мудр, спорить с ним трудно, но и согласиться нельзя, иначе ни одной биографии нельзя верить, их перестанут писать. Наверное, истина лежит где-то посередине. В подобных описаниях надо просто соблюдать бережное отношение как к читателю, так и к человеку, о котором написано. Оценивая интересного человека, важно не рисовать его таким, каким он тебе видится, а больше внимания уделять реальному характеру с учетом обстоятельств того времени, когда он жил. Воспоминания полезны другим не потому, что автор встречался с известным человеком, а потому лишь, что к известным фактам будут добавляться новые, одному автору известные штрихи биографии и характера.
Впрочем, писать обо всем этом много легче, чем следовать...
Вспоминая обстановку в стране в конце двадцатых – начале тридцатых годов, когда по предприятиям прошла волна борьбы с «вредительством», Б.П. Грабовский связывал неудачи тех лет с попытками передачи технической документации «телефота» и «Энциклопедии телефотии» за границу. Он писал, что пять папок рукописи с описаниями опытов в Ташкенте, множеством расчетов, фотографий и чертежей, переплетенных в синие обложки с тисненными золотыми заголовками были переданы в Москву в ЦБРИЗ (Центральное бюро рационализации и изобретательства) и бесследно исчезли при расформировании бюро. Есть основание полагать, что инженер, эмигрировавший в США в 1930 году, в руках которого находились папки, мог взять их с собой, воспользоваться ими и передать информацию заинтересованным зарубежным фирмам. Речь идет о В.Э. Делакроа – специалисте в области передачи по радио неподвижных изображений с помощью так называемого «бильд-телеграфа». В конце 20-х годов он участвовал в монтаже и наладке аппаратуры в Москве, Ленинграде и Свердловске, с помощью которой в указанные города шла передача изображений полос центральных газет. Можно полагать, что опыт подобной работы позволил В.Э. Делакроа, наряду с Б.Л. Розингом, в достаточной мере оценить достижение Б.П. Грабовского и ознакомить с ним инженеров американских компаний Westinghouse Electric и Radio Corporation of America (RСА).
Если это так, то влияние телевизионных разработок Грабовского имело распространение не только у нас в стране, но и за рубежом. Впрочем, основные запатентованные данные были опубликованы в нашей печати еще в 1925–1928 годах. Кроме того, немаловажно принять во внимание и следующую существенную деталь: чтобы вредить, надо ясно осознать и оценить значение и глубину изобретения, видеть его будущее, а этого в то время не в состоянии были сделать не только рядовые эксперты ЦБРИЗ, но даже такой авторитет в области телевидения, как профессор Чернышев. Продажа папок с документами лишила нас возможности узнать составы фоточувствительных материалов передающей трубки, замечания и предложения Б.Л. Розинга по ее конструкции. Неизвестны и другие технические подробности, важные для истории телевидения.
Думается, однако, что главные причины краха проекта Грабовского были иные. Они связаны с глубоко интересной темой о психологии научного творчества, о борьбе научных направлений и умов, о восприятии современниками новых идей и разработок, намного опережающих время, в котором они родились.
Здесь уместно привести несколько интересных параллелей. Известна, например, многолетняя история борьбы за приоритет по изобретению первых приемо-передающих устройств между А.С. Поповым и Г. Маркони. Причина этих споров лежала в органической неприязни А.С. Попова к выступлениям в печати.
Как писали в одной из книг [11], Попов на год раньше провел испытания своего прибора, но он не сделал о нем своевременной научной публикации, и потому, если не предположить какой-нибудь детективной истории, Маркони должен был пройти тот же путь самостоятельно. Такова цена запоздалого освещения в печати своих достижений!
По свидетельствам сотрудников, А.С. Попов, перегруженный напряженной работой, занимаясь сразу несколькими темами, не успевал оформлять научные результаты в виде статей или монографий. Он ограничивался устными сообщениями и не любил писать. Каждый раз после окончания очередного доклада или обсуждения интересных результатов в лаборатории на предложения о необходимости подготовить статьи Попов неизменно отвечал: «Как же, думаю, но руки не доходят».
Он мог месяцами с увлечением работать в лаборатории, но никогда не спешил с публикациями. Нам, современникам, результаты его исследований в основном известны из докладов, экспромтом подготовленных А.С. Поповым и с охотой читаемых им перед петербургской или кронштадтской аудиториями. К сожалению, ограниченный круг слушателей не способствовал широкому и быстрому распространению идей А.С. Попова. В лучшем случае, и также неохотно, Попов оформлял патентную документацию.
Все или почти все повторилось и у Б.П. Грабовского. Им обоим была свойственна одинаковая черта характера: они не любили писать и многое из сделанного считали недостойным опубликования. Весьма любопытна свойственная им обоим черта характера: постоянная работа по усовершенствованию достигнутого или над новыми вопросами. Нетерпение в получении результатов не позволяло им задерживаться на пройденных этапах. Оформление же статьи требует обязательной остановки, осмысления новых фактов, охлаждения мысли, спокойной академической, а не лабораторной обстановки.
Немногие публикации Б.П. Грабовского – только в патентных описаниях, с которыми, как известно, знакомится очень узкий круг специалистов. Здесь в определенной мере роковую роль сыграл Б.Л. Розинг. Как учитель, он должен был понимать важность публикаций и своевременного оглашения результатов исследований. Однако в первую очередь его волновали вопросы патентного престижа, а уже во вторую – публикации. Тут он был строг и предусмотрителен. Но публикации патентных материалов возможны только после признания изобретения. Отсюда – неизбежная задержка информации, работающая во вред первооткрывателям. Словом, ошибки учителей обходятся человечеству много дороже, чем учеников.
Опытный ученый, Б.Л. Розинг не мог не знать, что публикация, раскрывающая суть идеи и лишающая ее новизны, а автора – надежды на вознаграждение трудов, навсегда закрепляет приоритет изобретения или исследования. Что важнее? Публикация, жизнь которой будет больше жизненного пути автора, или патент, ограниченный сроком существования в 15–50 лет? А.С. Попов, Б.Л. Розинг, Б.Г1. Грабовский выбрали второе – патенты. Небезосновательная боязнь потери авторства, кражи идеи стала причиной принижения роли публикации.
Нет сомнения, если бы Грабовский выступил в 1925 году с основательной и подробной статьей о телефоте в одном из авторских журналов или, что еще лучше, опубликовал бы книгу, и работа произвела бы сенсацию среди специалистов во всем мире. Сейчас приходится лишь гадать, почему Розинг своевременно не подсказал ему такую возможность.
Вместо статей самого изобретателя достижения Грабовского публиковались в газетах и журналах по описаниям корреспондентов, не знакомых с
