И что в этом городе
С мэром заводным
Даже делать нечего
Песенкам моим.
Полностью цикл публикуется в “Нашем современнике” № 11-12
Расул Гамзатов ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
1
Кумуза две струны, как два начала:
Одна — любовь, другая — битву пела,
У моего ж — струна любви звенела,
Вторая, ей потворствуя, молчала.
2
Страсть возмущает сердце то и дело,
А разум протестует: “Брось, пустое!”
Кого же слушать? — вопрошает тело.
И не дает мне день и ночь покоя.
3
Да, молодость ушла, а старость подступила...
Когда б наоборот, со старости начать,
А после б время молодости было,
То зло на лик земли не ставило печаль.
4
Живые говорят: — Постой хотя б мгновенье!
Ушедшие твердят: — Не стой! Иди за нами!
Живу меж ними я в задумчивом сомненье,
А море за окном волнуется ночами.
5
О нашей о любви создать бы сериал.
Каким бы стало сказочным кино!
И “Санту Барбару” никто б смотреть не стал,
Шахерезады сказ забыли бы давно.
6
Я помню красивой ее, молодой пострел.
Сегодня увидел морщины старухи.
Как можно стареть — пусть я постарел —
Женщине, что землю спасет от разрухи.
7
Ночью проснулся
и строки в блокнот записал.
Некому их прочитать —
пусто в подлунном мире.
Богатых волнует всю жизнь капитал,
А бедные молятся в бедной квартире.
8
Птица присела ко мне на плечо:
— Здравствуй, старик!
— Спасибо на добром слове!
Ах, как обидно, когда горячо
Девушка спрашивает о здоровье.
9
Новый день, ты приходишь прекрасен,
здоров.
А меня так тревожат вчерашние хвори.
Все печальней удары настенных часов,
Все грустней эти песни погоды в миноре.
10
О прожитой жизни своей не вспоминаю,
Потому что боюсь правды горьких часов.
И старых изданий своих не читаю,
Потому что боюсь правды редких стихов.
11
На дорогу каменистую я упал с коня.
И дорогу и коня отругал тотчас.
А они в ответ спокойно, не коря меня:
— Всадник тоже виноват. И не меньше нас.
12
Под свистом пуль возрос имам Шамиль.
И дожил до седин святой наиб.
В огне любви возрос певец Махмуд,
Не поседел, а молодым погиб.
13
Старших боялся я в детстве долго.
Старшим стал — боюсь молодых парней.
Правду сказать — опасаюсь людей.
Неправду сказать — опасаюсь Бога.
14
Хитрости много в красивой и гордой.
Я прощаю ей эту вину.
Сколько раз обманула весною погода,
Все равно обожаю весну.
15
Отца могила. Камень — знак вопроса:
— Уйти от споров время не настало?
Могила матери. Знак восклицанья:
— Сын, в ножнах все же место для кинжала.
16
Шамиль так завещал: “Под звоны сабель
Я буду лучше видеть сны свои”.
Я завещаю так: “Мои потомки,
Мой сон тревожьте песнями любви”.
17
“Я”, “Я”, “Я”, — я твержу без конца.
“Я”, “Я”, “Я”, — ты твердишь без конца.
“Я”, “Я”, “Я”, — он твердит без конца.
Разве будут у нас друзья?
18
От общих бед, от личностной тоски
Нашел лекарство я с недавних пор:
По вечерам внимаю музыке реки,
А по утрам смотрю на цепи гор.
19
Бывает: в доме новая жена,
А ты о старой вспоминаешь с грустью.
Вот новые настали времена,
А я о старых вспоминаю с грустью.
20
— Зачем ты все реже
в родной приезжаешь аул?
— Столько близких по духу и крови
покинуло свет!
— Но там ты родился
и воздух свободы вдохнул.
— Без друзей и на родине радости нет.
21
Вот молодости и старости моих граница.
И старость перейти ее,
как нарушитель, тщится.
Любовь и сила, песня и кинжал
у юности в руках,
Но почему ж бежит она
от молящегося старика?
22
Белый платок тот в далекий вечер,
Наброшенный на белые плечи,
Кажется мне победным стягом,
Вознесшимся над Рейхстагом.
23
Поразительно, что, любя всех своих:
Женщин, детей — по собственной воле,
Мужчины любят и женщин чужих!
Так вороны любят чужое поле.
24
Белое и красное на лице твоем
Дружно уживаются — любо посмотреть.
Почему же вечно, как клинок с клинком,
Белые и красные бьются, сея смерть.
25
Если б он родился далеко-далеко.
Стал бы он для нас красивейшей птицей.
Но, развратник, рядом кричит: “Ко-ко-ко!”
И на петуха принято сердиться?
26
Я был доволен всем: очаг есть, есть жена
И дети... Нет нужды в вине и хлебе.
Но я решил, что мне поэзия нужна.
И тесно стало мне и на земле, и в небе.
27
Мальчишкой я залез на крышу.
Меня звала дорога: “Пора седлать коня!”
Сейчас — мой дом зовет, я слышу:
